Юля Панькова - Война не Мир

Припарковавшись (последнее время с этим почему-то не стало проблем), я похлопала себя по щекам, чтобы удалить следы изможденной бледности и открыла тяжелую дверь в кафе. Колокольчик над дверью звякнул наподобие приехавшего лифта в лобби крупного офиса или отеля. Дверь открылась, и я шагнула… в лифт.

Ощущение скоростного подъема было полным. У меня даже возникло чувство, что в спину мне дышит негр в белой униформе. Огоньки под цифрами этажей мелькали, как угорелые. При этом они были единственным освещением в темноте. Повернув голову, я увидела, как в боковом зеркале вспыхивает мое отражение. Я испугалась.

Когда на лбу у меня выступила испарина, кабина остановилась. Двери подождали секунды две и бесшумно разъехались. Навстречу мне шагнул улыбчивый официант в стойке «салфетка на локте». Я услышала за спиной ласковый механический голос: «Добро пожаловать на наш этаж».

― Вы у нас впервые? ― понимающе спросил официант.

― Нет, ― зачем-то соврала я, ― но раньше здесь было по-другому.

Он засмеялся.

― Раньше здесь был закрытый банный клуб Мытые Шеи. Мужской клуб, ― со значением уточнил он.

― Я была здесь, ― повторила я, ― в качестве корреспондента, ― и добавила, ― в архиве.

Мне почему-то представилось, что «журналист» должно сработать вроде пароля.

― О! ― сказал официант и мельком заглянул в кожаную папку, ― для вас заказан столик на двоих. Сюда, пожалуйста.

Словно для верности, что я не сбегу, он крепко взял меня за локоть. Я испугалась даже больше, чем в лифте. В предпоследней войне, как я помню, убитых журналистов хватило бы на полный штат 20-ти глянцев. Еще я подумала, что сейчас меня своруют инопланетяне. Это интервью, думаю, мне никогда не удастся опубликовать. Даже если я буду задавать самые невинные вопросы типа «Когда выйдет ваш новый диск?».

За столиком, куда меня привел официант, никого не было. Зато это был отдельный кабинет. Поправив для проформы вилки, официант удалился.

На всякий пожарный я сунула руку в сумку и приготовилась нажать запись на диктофоне. Потом я подумала, что этот жест могут принять за оборонительный маневр. Собственно, он им и был. Чтобы не возбуждать лишних волнений, я потренировалась молниеносно пихать руку внутрь. Каждый раз мои пальцы натыкались на что-то не то. С досады я попыталась нащупать кнопку диктофона через кожу и подкладку сумки. На удивление у меня получилось.

― Ну здравствуй, ― услышала я чрезмерно интимный голос и вздрогнула. У столика стоял незнакомый мужчина в черных очках. Дверь за ним молниеносно закрылась.

Я кивнула.

Мужчина снял очки и неловко протянул в пространство руку. На его пальцах сидело много колец. Одно ― печатка в виде черепа дракона, какую носил мой монгольский сосед. Разглядывая кольца, я подумала, может быть, он протянул руку для поцелуя? Если я попала в место отправления какого-нибудь нечеловеческого культа, лучше ее поцеловать. Я так и сделала. Привстав, я нежно коснулась незнакомого запястья губами. Теплых искренних чувств мне придавал страх.

― О! ― выдохнул мужчина, ― ты помнишь… ― И он положил мне ладонь на голову. Вышло немного неуклюже для романтической ласки: между его указательным и безымянным пальцами оказалось мое ухо. В заднюю стенку раковины неприятно врезался шип дракона. Невольно я подняла лицо и поняла, что мужчина слеп.

Сняв очки, он стоял, глядя мимо меня в угол. На его лице было написано трагичное обожание. Если он не притворяется, то принял меня за другую.

Я помогла ему сесть.

― Калифорнийское? ― он кивнул на стол и снова протянул в пространство руку. Из того, что могло быть калифорнийским, на столе было только вино в ведерке. Заворожено глядя в слепые глаза, я направила его руку. На ощупь привычным жестом он откупорил бутылку и направил горлышко в мою сторону. Я подставила бокал.

― Помнят! ― сказал он и улыбнулся, излишне аккуратно разливая себе и мне. Улыбка вышла жутковатой. Я подумала, что последнее время моя жизнь проходит под знаком захватчиков.

― Ненавижу! ― произнес слепец то ли по поводу происхождения вина, то ли об алкоголе вообще, и с удовольствием отхлебнул из бокала.

Дверь распахнулась, и официант внес на подносе запотевшие баночки кока-колы и небольшие тарелки под крышками. Когда он закончил свой столовый вальс, под крышками оказались биг-маки.

― Кетчуп? ― спросил официант.

― Майонез, ― проворчал незнакомец, ― и пошел вон!

Официант исчез с таким же достоинством, как появился.

― Ешь! ― приказал мне слепец, шурша своим гамбургером. Я гадала, не пора ли включить диктофон. Говорят, у слепых тонкий слух.

Немного почавкав салатными листьями и огурчиком, он отложил свой фаст-фуд мимо тарелки и вытер губы.

― Все готово? ― спросил он.

Я потерлась лодыжкой о его ногу. Интересно, думала при этом я, какого цвета его носки. Я готова была поклясться, что пятка окрашена под флаг США, символизируя победу над глобализмом. Запихнув в рот большой кусок гамбургера, я выбрала для ответа слово покороче. Я сказала еле слышно «да».

Он засмеялся.

― Ты голодна! ― и выдохнул интимно, ― как всегдааа.

Если бы ни стол между нами, клянусь, я бы рванула наутек и наделала слишком много шуму для его тонких ушей. Хотя вряд ли. В следующую секунду я подумала, что именно с таким лицом занимаются любовью удавы.

― Мы успеем, ― сказал он, и его мимические мышцы немного расслабились, ― но сначала, ― он выдержал паузу, ― ты будешь хорошей девочкой.

Принявшись гадать, что это значит: минет или что-то более современное, я почти прослушала следующую фразу.

― Тебе не нужно будет знать, где это. Тебя довезут.

Я едва не спросила, куда.

― Ты не слушаешь! ― рявкнул он. Я вздрогнула. Он наклонился к самому столу и зашептал, ― детка, пожалуйста, верь мне, я не причиню тебе вред!

В моей голове зазвучали Биттлз.

― Только не в этот раз! И мы успеем все, что ты хочешь. Почему ты не веришь мне?

Я собралась духом и глухо проговорила: «Ты знаешь». На моем месте, думаю, ни одна девушка не стала б молчать. Если он обманывал ее не раз, она имеет право хотя бы высказать все, что думает.

― Женись на мне! ― неожиданно для себя почти крикнула я, тем же голосом, против которого он только что не имел ничего против.

Его лицо изобразило что-то донельзя странное. Борьба чувств происходила здесь и сейчас. Если бы вместо диктофона у меня была с собой камера, я бы сделала репортаж века. «Спец-выпуск специально для женщин»… «Последнее слово мужского эго»… «Как заставить его сделать тебе предложение: расслабься и начни разводить кактусы»…

― Хочу детей! ― прошипела я, тоже склонившись над самым столом. Грудь холодила тарелка из-под гамбургера. Не знаю, поблагодарит ли меня за это его настоящая герлфренд. Мне кольнула женская солидарность.