Юля Панькова - Война не Мир

― Прекрати! ― закричала я и почувствовала, как художник вцепился в мою ногу. В тот же самый момент я столкнулась нос к носу со сверкающей оливковой массой, внутри нее колыхалось что-то перламутровое. Оно смотрело во все глаза. Но не обычно смотрело. Как таковых глаз совсем не было. Оно смотрело как бы отовсюду и на меня. Я поняла, что это она. Наша сбрендившая от картинок Рената, молекула, как она есть. Мимо нас неслось куда-то черное пространство, испещренное серебряными нитями. Нити колебались как лучи автострады в невесомости. На застывших снимках с большой выдержкой это выглядит немного иначе. Но если начать вглядываться, кажется, что изображение плывет. Здесь оно плыло стремительно, по бесконечным траекториям, нигде не начинаясь и не заканчиваясь. Я почему-то подумала, я просто узнала, что могу найти среди этих нитей того, кто меня спасет. Я не могла крикнуть «Караул», например, потому что у меня не кричалось. Мне как бы нечем было кричать. Но я точно знала, что могу звать. Я позвала. Я выкинула в черное пространство всю боль, которую когда-то имела и, кажется, даже ту, что буду иметь. Я как бы зачерпнула из вероятного будущего на всякий пожарный, чтобы меня лучше расслышали.

― Эй! ― звала я, ― хреновы люди! Я тууут!

По законам бетономешалки, крик должен был расходиться кругами.

― Не неситесь как угорелые! Обратите внимание, вот я!

Словно слабое эхо ответные импульсы стали касаться меня один за другим.

― Мы тут. Мы тут, ― говорили они, ― это ты несешься.

И они убегали дальше. Я напряглась. Я напрягла все, что во мне было ― все 380 разных умений, или сколько их там. Плюс эмоции, чувства и волю. Я почувствовала, что у меня много ног. Гораздо больше, чем когда-либо было на всем белом свете.

Пространство передо мной задрожало и замелькало что-то вдали. На меня вдруг посыпались перламутровые ядра. Я поняла, что научилась притягивать. Я притягивала молекул.

― Шшшит! ― крикнула я, ― что вы все какие-то маленькие? ― и отправила их восвояси. Они убрались не очень охотно, словно сначала я предложила им покататься на надувном батуте, а потом прогнала.

― Здесь не играют, ― пищали они и исчезали, оставляя за собой серебряные хвостики.

Мне нужен был тот, кто меня спасет.

― Сволочи! ― подумала я и успокоилась. Я освоилась. Рената осталась далеко позади.

― Найди меня, ― грозно подумала я и как бы зажмурилась. Я подумала, конечно, о нем, о своей главной розовой шее в мире. На меня надвинулось что-то громадное. В тот же момент я вдруг испугалась, что плохо выгляжу. Мне казалось, что я выгляжу взлохмаченной тучей, которая еще не успела умыться и навести макияж. Я прогнала эти мысли.

Я прислушалась. Это точно был он. Я знала. Он не показывался, а только висел где-то рядом. Может, он тоже боялся, что не побрит? Или для меня он значил так много, что я даже не могла разглядеть это с близкого расстояния? Я как бы слегка отпрыгнула, надеясь увидеть, но он прыгнул за мной. Мне показалось, что меня обдало теплом. Он наплыл на меня с нескольких сторон сразу и обволок. Вокруг оказался перламутр. Я подумала, а что если космическое соитие заканчивается так же, как у земных пауков, только съедает партнера не самка? Он выпустил меня и снова вобрал. Мне было не до нежностей. Я постучалась изнутри и напомнила, что где-то под нами (или над) есть Земля. Он сказал мне, что делать. Наше общение было настолько естественным, что я удивилась, зачем мы столько раз морочили друг другу головы ― карьера, ПМС, я, ты…

― Я пошла, ― сообщила я и едва не добавила «вечером позвоню».

На середине моего пути он протянул за мной все свои ноги. Парочка десятков прилипла и так и осталась со мной.

― Елки-палки! Это кошмар какой-то! ― кричал художник и бил Ренату по голове, ― ну вот, слава богу! Я думал, она удушит тебя.

Он переключился с Ренаты и стал хлопать меня по щекам.

Какая ты бледная!

Я сидела на диване рядом с воплощенной молекулой. Рената по-прежнему смотрела в экран. Я нашарила пульт и щелкнула кнопкой.

― Обойдешься, ― сказала я, ― у нас есть кофе?

Она не ответила. Должно быть от длительного просмотра картинок ее мутное когда-то сознание стало кристально чистым.

― Пойдем, попьем чего-нибудь. Скоро очухается, ― я пригласила художника на кухню и на всякий случай забрала с собой пульт. Оглядываясь на Ренату, он вышел из комнаты вслед за мной.

― Бредятина полная, ― ворчал он, словно за окном уже не лежал пустой город, и вся планета не докатилась до этой жизни, а самое ужасное, что произошло в этот день ― были девчонки, которые пытались навалять друг другу по шее. От этого ощущение мира и покоя разлилось по всему моему существу. Бывают люди, рядом с которыми жизнь становится понятна и бесконечна, а, значит, легка. Мой бойфренд не из таких. Ну, может быть, стал только теперь, когда бросил читать газеты…

― Я знаю, ― сказала я, когда мы разлили по кружкам горячий кофе, ― дело не в картинках.

Художник вопросительно мотнул головой.

― А в чем?

Пожалуй, для него отрицание картинок ― было полный абсурд. Но и здесь, по своей старой привычке чучельника, он не сказал мне, что я не права, а просто приготовился слушать.

― В том, сколько именно их показывать.

― Картинко-часы? ― ни тени разочарования или криков «ацтой, бескультурщина».

― Важен момент, когда ты уже не вспомнишь откуда какой кадр, а потом вовсе забудешь, что это картинки. Ты выберешь из сюжета роль и станешь ее исполнять. Важно согласие.

― Хм. А как ты узнала?

― Я там встретила кой-кого.

― Крепких Орешков?

― Не совсем. Эти парнищи подключились только на последнем этапе. Их и в самом деле киднепнули ― все по стандартной схеме ― из местного клуба Крепкий Орех. Там раньше были бани Мытые Шеи. Разница только в том, что это не был заказ тамошнего правительства. Высшие органы власти думали все окей. Но некоторое время назад беспорядки наали возникать повсеместно. На нескольких трубах случился хорошо спланированный переворот. Трубную обслугу и группы захвата заменили нашими. Началось первое массовое облучение местных. Похоже, что похищение из Крепкого Ореха было подстроено, чтобы незаметно провезти на планету заранее подготовленную крупную группу захвата. Тамошний правитель ничего не знал и сейчас ему трудно спрогнозировать размеры катастрофы. Кроме тебя, меня и еще кой-кого в настоящий момент никто точно не представляет, с какого именно времени ведется подготовка переворота.

― Когда это началось?

― В конце сентября 2001 года.

― Странно, ― сказал художник, ― я почему-то именно так и подумал.

― Почему?

― Не знаю. Было много ужасных событий. Но именно по поводу того сентября все согласились, что он перевернет мир. Ведь так?