Александр Ермак - Накафельные рисунки

Но слова ее были полны страсти, она явно старалась усилить впечатление, произведенное на меня ранее:

– Я могу прорваться абсолютно на любое торжество. Мне ничего не стоит поужинать с трюфелями и знаменитостями. А на этих закрытых вечеринках всегда можно найти кого-нибудь такого, знаете, при интересных возможностях. Познакомишься и без труда, без единой потраченной копейки попадаешь в лучшие салоны, на лучшие места в партере… Один за мной так красиво ухаживал. Несколько месяцев он был просто великолепен. Присылал огромные букеты. Розы, орхидеи… Коллекционные вина… Приемы в посольствах. Умолял подарить поцелуй. Я обещала…

Она сделала паузу и перешла на полушепот:

– Однажды он пригласил меня на ужин вдвоем в царском охотничьем домике. Я как бы наивно согласилась. Было забавно видеть, как он воодушевился, как предвкушал…

И вот представьте: потрескивают дрова в камине. По зеркалам бродят чудные тени. И тут он, дрожа, обнимает меня, тянется губами. А я ему так холодно:

– Разве я давала повод?

– Нет, моя богиня, но… – все сильнее прижимает он меня.

Я знаю, как поступать в таких случаях. Вот так вот, – она показала, – запрокидываю голову и хохочу:

– Ха-ха-ха… Уж не собираетесь ли вы меня изнасиловать, мой друг?

Он тут же сник…

Голос ее вновь набрал силу:

– Как он мучился, бедняжка… И все же через пару часов сделал предложение. Но я отвергла. Хватит. У меня к тому времени уже был опыт семейной жизни. Я уже один раз согласилась, после того, как мне в качестве свадебного подарка преподнесли апартамент и путешествие вокруг света.

Квартира была хорошая, ничего не скажешь. Я до сих пор в ней живу. И путешествие совершенно замечательное. Море, стюарды, тропики, аристократы, шампанское на верхней палубе с видом на Огненную Землю, такой внимательный жених…

Но по возращению он обнаглел. Стал требовать, чтоб я встречала его с работы, провожала. Мечтал, чтоб родила ему двух детей. Вы можете представить? Я – предназначенная для красивой жизни – вынашиваю, корчусь, вожусь… Бросила его через полгода после…

Она, сидевшая до этого свободно, вдруг напряглась и замолчала. Я заметил, что больные потянулись в корпус – заканчивалось время прогулки:

– Вам, наверное, пора?

– Да. Вы правы. У вас не найдется зажигалки?… Благодарю. До завтра…

Я пожал плечами:

– Боюсь, что ни завтра, ни послезавтра мы уже не увидимся.

– Как это? Почему? – в глазах ее мелькнули страх и растерянность пополам.

– Сегодня последний день моей работы здесь…

Она замерла. Задумалась. Но всего лишь на миг:

– Тогда встретимся через неделю.

– Нет. Я же сказал, что больше не смогу приходить сюда. Мой пропуск с завтрашнего дня недействителен.

– Я поняла это. Но через неделю мы можем встретиться в городе. Где-нибудь в кафе… А может быть, вы сводите меня на какую-нибудь выставку? Ведь, вашим друзьям – художникам не сложно устроить это бесплатно. А потом, возможно, вам удастся нарисовать меня…

Я начал терять терпение:

– Но как мы встретимся? Вы, ведь…

– Я ведь… Я ведь здесь не навсегда. Скажу по секрету: я совершенно здорова.

– Да?…

Язычок ее знакомо скользнул по губам. Они как будто улыбнулись:

– Вы скажете, что все больные считают себя здоровыми, не так ли?

– Ну…, – потянул я, не желая отвечать прямо.

– Уверяю вас, – заговорила она, отчеканивая каждое слово, – здесь я по своему собственному желанию. Это несложно устроить. У меня же есть медицинская страховка. Пообщалась на презентации лечебного оборудования со здешним главврачом и, как видите, убедила…

Я просто вылупился на нее в изумлении:

– Но зачем?

– Вы не понимаете?

– Нет.

Она развела руками:

– Здесь же кормят. Отдых. Лекарства… – похлопала она себя по карману халата.

– И что? – тупо смотрел я на нее.

– Как что? – не понимала моего непонимания она, – Подумайте… Еда. Отдых. Лекарства… Это же все бесплатно…

Женщина замерла, и я тут же забыл, о чем мы говорили, забыл о солнце, напекшем мою бедную голову, забыл о моих начинающихся завтра каникулах, забыл обо всем на свете: «Вот она, вот она – поймал…»

Я носился взглядом по ее бровям, глазам, губам, щекам. Туда-сюда, обратно. Зарисовывал в память деталями и общим планом. Вновь. И вновь. И вновь. Да, теперь я был готов нарисовать ее. Нет, не зря, не зря я потел с ней все эти дни, развлекал ее, ублажал.

Не дождавшись от меня и слова, она переспросила:

– Ну, так как?

– Что «как»? – удивился я, думая в этот момент лишь о том, что надо побыстрее добраться до дома – взяться за карандаш.

– Когда мы встретимся?

Я повернулся на выход:

– Не знаю – когда. Да и зачем? Извините. Я ухожу…

Она только и смогла выговорить, запинаясь:

– Но, но… Пос-слушайте, пос-слуш-шайте…

Видимо, «натурщица» не верила, что я могу уйти вот так запросто, без портрета. Но я-то все уносил в себе. И даже не обернулся.

Дома в приятной прохладе, схватив бумагу и карандаш, я разом набросал ее. Женщина глядела на меня с рисунка точь-в-точь как в то мгновение. Я смотрел на портрет и слышал, как она говорит:

– Подумайте… Еда. Отдых. Лекарства… Это же все бесплатно…

– Бесплатно-бесплатно, – улыбался я, со всей тщательностью разглядывая набросок.

Мне еще никогда не удавалось изобразить что-либо подобное. Это был не рисунок – полкартины.

Я достал из папки все остальные наброски, сделанные в диспансере ранее. Расставил их вдоль стены. Каждый из рисунков был по-своему интересен. Но этот выделялся, выпирал. Он был практически закончен:

– Нет, это не полкартины – картина. Настоящая. Только на холст перенести. А потом, потом можно запросто выставлять.

Меня чуть не затрясло от удовольствия:

– Милый профессор, спасибо, спасибо…

И я уже просто не мог оторвать от картины взгляда. Все смотрел и смотрел на лицо этой женщины, шептал:

– Получилось, получилось…

Не знаю, сколько минут или часов я просидел напротив нее. Почувствовал только вдруг, что устал и проголодался. Потянулся к столу.

Посредине столешницы стояла неизвестно когда початая бутылка дешевого вина. За ней прятался засохший бутерброд. Я взял бутылку. Мне захотелось выпить, обмыть мой маленький успех.

Вновь подошел к портрету вплотную. Женщина смотрела на меня как живая. Живая и ужасно холодная. Такая холодная, что мне вдруг стало зябко. Я отпрянул. Но потом поднял портрет и поцеловал женщину в мраморную щеку. И тут же сплюнул, неожиданно прочувствовав под макияжем дряблость ее немолодой кожи:

– Тьфу…

И отхлебнул вина прямо из горлышка:

– За профессора…

Глоток смочил пересохшее горло, горячо упал в стосковавшийся по влаге пищевод. Я вернулся к столу и откусил от бутерброда. Вкус его был отвратителен, пришлось немедля влить в себя еще красной пахучей жидкости. Еще и еще.