Александр Ермак - Офелия и Брут

Офелия сказала «да». Брут одел ей на палец кольцо. Почему-то заревела мать.

По окончанию официальной регистрации свадебный эскорт из трех нанятых машин направился к кафе. Там все столы уже были сдвинуты в один большой. Их с Брутиком усадили по центру.

Поздравили родители. Потом родственники: близкие и дальние. Затем: друзья, знакомые, полузнакомые и какие-то совсем незнакомые люди.

Сначала все говорили красивые тосты и даже читали стихи. Через каждые две-три минуты кричали «Горько!» и они с Брутом целовались до немоты в губах. Но постепенно гости от них отстали. Все навалились на еду и выпивку. В конце концов грянул кафешный ансамбль и начались танцы.

Брут вывел ее первой. Но дотанцевать в одиночестве им не удалось. Подвыпившие разгоряченные гости тоже ломанулись на танцевальный пяточек. Кто-то толкнул ее локтем в бок. Кто-то наступил на полу белого платья. Кто-то неразборчиво проорал в ухо.

Потом все устали, снова расселись и начали петь застольные песни: грустные и жалобные. У Офелии от них накатились слезы на глаза. Брут насупился.

Хором, однако, пели не долго. На место солиста ансамбля выскочил троюродный брат Брута и прокричал в микрофон матерную частушку. Все заржали. Офелия порозовела. Брут хмыкнул.

Парня у микрофона сменила блестевшая хмельными глазами и стеклянной брошью подруга матери по работе. В ее частушке бранных слов было не меньше. Гости снова глупо смеялись.

К микрофону полез еще кто-то, но запутался в проводах и упал. Его оттащили в сторону и все тут же забыли о песнях. Кто принялся рассказывать соседям по столу анекдот. Кто прилаживаться к чужой жене. Кто попросту лезть в драку с первым подвернувшимся под руку.

Но совсем о них все же не запамятовали. Время от времени общий гвалт прерывался маршем Мендельсона. Это неутомимый косоглазый пианист налегал на клавиши.

И тогда снова кричали «Горько!». Но целовались уже чуть ли не все.

Брут аппетитно закусывал ее поцелуи огурчиками и картошкой, салатами и колбасами. Офелии же в горло совсем ничего не лезло.

Когда же жених, наконец, насытился, то, поглядев на веселящихся гостей, засопел ей в ухо:

– Поехали, Офель, домой, пока в квартире никого нет…

Она оглядела бушующее застолье. Теперь ей уже было все равно, что и как будет дальше.

Брут, однако, здорово ошибся. В квартире его родителей тоже шел пир горой. Часть гостей из-за общего стола в кафе давно перекочевала сюда, в более душевную домашнюю обстановку. Здесь тоже одновременно пили, ели, смеялись, плакали, танцевали, целовались, ругались, дрались и мирились. И здесь также почти никто не обращал внимания на появившихся жениха и невесту. У каждого была своя свадьба.

Новобрачные боком-боком протиснулись в комнату Брута. Там на подаренной им кровати широко раскинувшись спал какой-то пьяный родственник.

С большим трудом Бруту и Офелии удалось стащить грузного мужика на пол, выволочить в другую комнату и уложить в подходящем месте.

Замка на двери Брута не было. Почесав затылок, он подпер ее тумбочкой:

– Сделаю замок. Завтра же…

И это было все, что Брут сказал. Выключив свет, он тут же завалил ее на кровать. Стянул свадебную одежду.

Потом он уснул. Офелии же было не до сна. Всю ночь кто-то ломился в их комнату, и она несколько раз вставала, устанавливала сдвинутую тумбочку на место. Под окнами во все горло орали и то ли стреляли, то ли взрывали что-то. Офелия вздрагивала, вновь и вновь вспоминала в подробностях прошедший день и вечер. И никак не могла уснуть.

Утром, когда Брут еще спал, зарывшись головой в подушку, Офелия раскрыла заранее перевезенный чемодан. Достала любимый домашний халатик. Оттащила в сторону тумбочку и осторожно вышла из комнаты.

Офелию встретила стоящая посреди разгромленной квартиры свекровь:

– Не поздновато ли просыпаемся, невестушка? Я тут что, одна должна эту блевотину отмывать…

На голос из кухни высунулся свекор. Не отрывая губ от банки с рассолом, сверкнул глазом на ее выглянувшее из под халата колено.

Офелия машинально запахнула халат и кивнула:

– Я сейчас. Сейчас помогу…

Она сбегала в ванную. Умылась на скорую руку, заглянула в комнату. Брут все еще крепко спал.

Офелия взялась за предоставленные свекровью тряпку, щетку, пылесос, принялась двигать кресла, стулья, какие-то банки и коробки.

Прибираться ей всегда было не в тягость. Но сегодня она, как ни старалась, не могла сосредоточиться только на мусоре и грязи. Незнакомая квартира с незнакомыми закоулками. А еще взгляды. Недовольный, стерегущий – свекрови. Бродячий, пощипывающий – свекра.

До свадьбы Офелия, конечно же, представляла себе свой будущий дом по другому. Тот дом был отдельным, на одну семью. И стоял он не в старом жилмассиве, а на берегу озера. С камышами, с лунной дорожкой.

Мечтая, Офелия строила планы, как посадит перед домом цветы. Розы, георгины, «анютины глазки». Как обустроит за домом сад с вишнями и яблонями. Деревья по весне будут цвести и пахнуть. А потом под ними можно будет варить варение. Подавать его с чаем за столиком возле дома, там, где цветник.

В тот дом она долго бы подбирала мебель, обои, утварь. По цвету, по размеру, по моде, так, чтоб как у всех, как полагается.

Уборщицу бы Офелия нанимать не стала, нет. Сама бы поддерживала порядок в доме. По субботам делала большую уборку. Протирала пыль, мыла полы, подметала дорожку возле дома. Натирала бы до блеска их фамильную табличку над дверью.

По воскресениям повалявшись с утра в кровати, где-нибудь к обеду они навещали бы родителей. В одну неделю – его. В другую – ее мать. Обедали бы у них. Или пили чай. Обсуждали бы городские новости, общих знакомых.

Чем дольше жила Офелия в доме родителей Брута, тем меньше ей хотелось не только говорить с ними, но и видеться. Свекровь все время бурчала:

– Чего это у тебя коленки торчат из-под юбки? Не девочка уже. Мужняя жена.

– Чего это так долго по магазинам ходила? По сторонам глазела?

– Чего это у тебя, невестушка, столько пыли под кроватью?…

Иногда Офелии хотелось ответить резко: «А твое какое дело?» Иногда вообще – послать теми же словами, что посылал жену свекор, когда возвращался домой поддатым и недовольным своей семейной жизнью. Но помня наказ матери, тоже пожившей в свое время в чужой семье, Офелия старалась сдерживаться, говорила спокойно:

– Со своей кроватью мы сами разберемся. А вас я, кажется, просила не заходить в нашу комнату без разрешения…

Мать Брута тут же наставляла руки в боки:

– А ты у меня спрашивала разрешения на сына? У меня, может, таких невест десяток было. А ты окрутила мальчонку. Знаю, знаю, как это делается. Прибрала к рукам чужое. А я, дура, и сына отдала, и комнату, которую своим горбом заработала, в твое распоряжение предоставила: нате, невестушка, пользуйтесь на здоровье.