Александр Ермак - Офелия и Брут

О, господи, какая же она дрянь… Стерва… Сволочь, мразь, гадина…

– Александро, дорогой. Доброе утро…

Доброе утро… Сколько нежности, заботы вкладывает Люси в эти слова. И с закрытыми глазами я вижу эту ангельскую улыбку, это умиление на ее лице. Сколько злобы и желчи скрываются за ними. Она уверена в том, что ничего доброго не ждет меня сегодня утром, впрочем также как и днем, вечером, ночью. Все как вчера, позавчера, неделю, месяц, год назад…

Доброе утро… Люси знает как я люблю сон, и поэтому будит меня прежде, чем зазвонит будильник. Каждый раз она находит вполне убедительный и даже благой для этой экзекуции повод. И я уже давно сам просыпаюсь до будильника. Лежу и с ужасом жду, жду, сейчас Люси скажет:

– Александро, дорогой. Доброе утро…

Потом она пойдет в ванную и запрется у меня перед носом.

Что Люси там делает все это время? Может, просто сидит на стульчике, смотрит в зеркало на свое довольное отражение, ловит в тишине участившийся стук моего сердца, представляет гримасы моего раздраженного ума, беззвучно смеется?

Каждый раз она выходит из ванной в тот самый момент, когда я, проклиная все, направляюсь вниз по лестнице. Люси кричит мне в след:

– Александро, дорогой. Надеюсь, я тебя не задержала. Ведь ты еще успеваешь…

Я замираю на ступенях. Не нахожусь, что сказать. Ведь все так просто, так очевидно. Я возвращаюсь. Конечно, в шкафчиках снова перестановка. Что я не найду сегодня? Не вижу зубной пасты…, слава богу, крем для бритья на месте… Бритва? Нет, вот она… Интересно, первый ли я сегодня ей пользуюсь?…

Я уже взведен, начинаю придираться, искать то, чего не было.

Люси знает, как основателен я в приеме пищи, как люблю неторопливо завтракать, обдумывая предстоящий рабочий день во всех подробностях. Поэтому она не торопится с завтраком. Я бы сам готовил его с большим удовольствием, но:

– Александро, дорогой. Я же должна делать твою жизнь легче и приятнее…

Люси всегда только начинает готовить, когда мне уже нужно выходить. Глядя, как она меланхолично намазывает масло на хлеб, как роняет на пол тщательно слепленный бутерброд, я вколачиваю себе в горло неразрезанную булку. Вливаю стакан чая, обжигая глотку, и бегу, бегу вниз по лестнице к машине, стараясь быстрее покинуть этот дом тихого семейного ужаса.

В выходные же дни я никуда не тороплюсь. Тяну завтрак, сколько могу, по сто раз пережевывая каждый кусок хлеба, яйца, сыра. Пью мелкими-мелкими глотками давно остывший кофе. В конце концов меняю его, но и новый кофе остывает так быстро.

Как могу оттягиваю момент, когда Люси решит, что я закончил свою трапезу, и произнесет натянуто томным голосом:

– Александро, дорогой. Может, займемся любовью?

Она права в том, что позволяет мне прожевать и проглотить мой завтрак. Это не дает мне подавиться и разом кончить все мои мучения. Хотя в эту минуту я готов поперхнуться и глотком воздуха – с ней заниматься любовью?

Молча и торжественно, как на каком-то обряде, Люси заводит меня в нашу спальню. Бережно и неторопливо стягивает с себя все одежды, аккуратно развешивает и расправляет в шкафу на плечиках, складывает на полках. При этом всячески отвергает мои робкие попытки помочь ей, притронуться к ней, обнять, поцеловать. Потом она укладывается на кровать, предварительно сняв с него и тщательно сложив покрывало, разводит свои ноги и, поворачивая голову на бок, скорчив личико великомученицы, высокопарно произносит:

– Александpо, дорогой. Приди ко мне…

Когда я наблюдаю этот процесс, во мне умирает мужчина. Будто меня пинают в пах, и мой стройный крепыш корчится от невыносимой боли, становится безвольными, беззащитным, ни на что не годным, ничего не желающим.

Люси знает это. Я вижу по подрагивающим кончикам губ, по легкой испарине, выступающей на ее красивом и холодном животе. В этот момент она достигает, по-видимому, одной ей понятного оргазма.

Все друзья и знакомые завидуют мне черной завистью. И я сам себе завидовал. Я любил таких женщин… Миниатюрная, с точеными ножками и грудками, с грациозными кошачьими повадками, с таким милым личиком и такими pаспахнуто-удивленными глазами. Тонкие губы, короткая стрижка, длинные холеные пальцы, вызывающие своими прикосновениями священный озноб.

Когда только познакомился с ней, ухаживал и готовился к свадьбе (она не позволяла мне спать с ней до этого события, ссылаясь на традиции семьи), я представлял себе, как целыми днями буду трахать ее. Трахать там, где это только можно делать.

В спальной, разметав подушки и одеяла, наполовину свалившись в экстазе с кровати…

В саду на траве как Адам и Ева, наедине со всей планетой, на виду у всей вселенной…

В ванной среди теплых вздымающихся клоков пены, под потоком теплых упругих струй воды…

На кухне, на обеденном столе, потеснив столовые приборы и уронив на пол специи…

В подвале, отыскав среди рухляди боле менее подходящую взлетно-посадочную площадку…

В прихожей, вернувшись с вечеринки, горя желанием и нетерпением…

В мастерской, на верстаке среди груды стружек, источающей еще один природный запах…

В гостиной на кресле, пока гости осматривают библиотеку…

На балконе после заката, шагая в наслаждение как в пропасть, ощущая высоту и призрачность воздуха…

У бассейна, настигнув ее после гонки у бортика, вытолкнув вверх, овладевая ею разгоряченной и мокрой…

Как я хотел сжимать эти укрытые ото всех груди, забрасывать на плечи эти недосягаемые ни для кого ноги. Я представлял себе, как она будет всасывать меня в себя, как будет сладко стонать, кусая и царапая меня от восхищения и восторга. Удивленный мир будет отражаться в ее удивленных глазах.

Но в ту долгожданную, в ту разъедающую мое воображение, в ту самую новобрачную ночь Люси молча отстранила меня от себя, бережно и аккуратно разобралась со своим одеянием, легла на кровать и раздвинула ноги, повернув голову на бок, скорчив то самое личико великомученицы. В ту ночь я получил свой первый удар в пах.

Затем стал получать их регулярно по выходным. Когда я спал с ней последний раз? Лет пять назад? Да, я тогда изрядно надрался… Каким же тошным было пробуждение…

При всей своей неспособности быть партнершей, она целые дни посвящает уходу за собой, стараясь быть привлекательной, обворожительной, сексапильной. Тени. Пудры. Кремы. Помады. Гели. Краски. Лаки. Маски. Стрижки. Бритье. Массаж. Ванны и ванночки…

Сколько раз я задавал себе вопрос: зачем Люси это делает? Не для меня. Любовников у нее нет – я нанимал частного детектива. Не для работы, ведь большую часть времени она проводит дома. Для себя? Ей нравится быть красивой для самой себя? Ловить свою красоту в восторженных глазах окружающих? Одаривая мечтой, обещанием, не предоставлять на деле ничего? В этом Люси находит удовольствие?