Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы

Указательный палец левой руки Перова заботливо баюкался в коконе из бинтов, словно принесенный аистом младенец.

– Да я это...

– Что?

– Нечаянно...

– Что нечаянно?

– Да я пытался иголку в известную вам зажигалку воткнуть...

– Герой, – хмыкнула Дина Матиевна столь неопределенно, что Эдика отравили сомнения: действительно похвалили его, или нет.

Опять мобильный телефон осмелился побеспокоить начальницу.

– Отец Толик, неразлучный мой?.. Ладно, докладывай.

– Поступили свежие данные по квартире.

– Какой еще квартире?

– Ну... Где Перов зажигалку нашел.

Дине Матиевне после предыдущего телефонного разговора предстоящее сообщение Конца Празднику было настолько не интересно, что она как-то не по-начальственному, а по-бабьи, с тоской уставилась в угол кабинета – на обязательный портрет Циолковского.

Нечисть заставляет клясться перед портретами Гребахи Чучина, а в ИСАЯ клянутся и божатся перед дедушкой космонавтики, и ежели происходит лжесвидетельство, лики на портретах идут рябью. Нет, не собиралась Матиевна никого проверять, просто видеть никого не хотела. Уел ее таки Богдухан, продемонстрировал, что прекрасно осведомлен о явочных адресах и слабых звеньях ИСАЯ, показал, что если Матиевне необходим выпестованный ним кандидат, то отношения могут быть лишь равноправные. Ничего, останется последний день до выборов...

– Продолжай уж, чего запнулся?

– Выяснилось, что проживавший в квартире некто Валерий, не только проживал по фальшивому паспорту, а в общем даже как бы и не проживал.

– Прожевал – не прожевал, проглотил – не проглотил. Толик, тебе не кажется, что мы занимаемся черт знает чем? – Дина Матиевна посмотрела в глаза перекладывающему на Максимовом столе бумажки Перову и нашла там что-то такое, что прокашлялась, – Что значит: «проживавший не проживал»?!

– По всем показаниям приборов выходит, что не проживал, а только пребывал. Выходит, не человек он вовсе.

– Вот так пыжишься день-деньской, вкалываешь, а у тебя под носом нелюди оседают, – вздохнула начальница. Впрочем, это было остаточное явление после мимолетной грусти. Далее Дина Матиевна внимала отцу Толику с неподдельным интересом, – И кто он там по всем показаниям приборов?

– Демон. Чистый демон.

– Неплохо, сын мой. Значит, наш пострел уже с демонами связался? – Не хотела обсуждать эту тему Матиевна даже сама с собой, но мыслям не прикажешь. Почему она обрекла Храпунова? Потому, что до выборов осталось всего ничего, ситуация цейтнотная, если где-нибудь случится прокол, времени отыграть и залатать пробоины не останется. Почему не распорядилась брать только живым? Да ведь профессионал он крутой, такого шустрика живым разве возьмешь? И разве потом переубедишь, разве втемяшенная клятва даст переубедить?

А если он вдруг возьмет, да и сбежит!? Нет, правильно распорядилась Матиевна прихлопнуть истого, ведь если она не выполнит приказ Патриарха, ее лишат должности, а потом и памяти, иначе в их сфере нельзя – секретность самой глубокой стадии. Дина спасает самое святое, что есть у женщины – свою любовь. Ведь вместе с памятью сотрут и любовь!

Да и вообще – ну, не нравился ей Мальцев! И ведь сам был он до той, нашумевшей в понтифических кругах, истории с черным колдуном Передерием, начальником Петербургского ИСАЯ [47], так что прямая выгода ему свергнуть Дину, авось, вернут в главное кресло города. Нет, архисправедливо распорядилась Матиевна живым Мальцева не брать.

Губы Матиевны вздрагивали, будто потревоженная лазутчиком колючая проволока.

– Одно пока не установлено, Дина Матиевна, Наши эксперты никак не могут выяснить – добрый, или злой демон. У демонов всегда с этим так запутано...

– К черту подробности, – с императорским величием отмахнулась Матиевна. – Чем попусту языком молоть, объявите-ка лучше стандартную операцию «Бдение».

Если бы в этот момент пребывающий в головном офисе ИСАЯ отец Толик удосужился взглянуть в окно, он бы обнаружил, что к зданию ИСАЯ по гравиевой дорожке лицо, по всем показаниям приборов являющееся вовсе не человеком, то есть Валерий, конвоирует Максима Максимовича Храпунова. И руки Храпунова скованы за спиной наручниками.

Но не выглянул в этот момент в окно благочестивый отец Толик, записывал приказ в дежурный журнал.

Непокорные кудри отверженного исаявца были выкрашены в черную смоль и завиты под диванные пружины. Лоб украшал накладной пластиковый шрам. Но все едино дрейфил Максим Максимович Храпунов, что в этом богоугодном заведении его кто-нибудь признает. Валерий до экспериментов над внешностью не опустился, для исполнения задуманного хватало и такого аксессуара мужского костюма, как наручники, впрочем, замаскированные переброшенным поверх запястий дождевиком.

Бар назывался витиевато – «Приют инока», здесь подавали дрожжевое нефильтрованное пиво «Монастырское» от небольшой пивоварни за углом, стоило пиво запредельно, а на вкус было – мерзопакостная кислятина, «Цинандали» и то слаще. Не удивительно, что обитателей в баре оказалось всего трое: бармен и парочка забубенных читателей газет за столиком у входа. Один завсегдатай шелестел «Тайнами ХХ-го века», второй «Тайнами здоровья», при этом физиономии у обоих отличались такой невзрачностью черт, что в жизни словесные портреты не составишь.

Храпунов с Валерой подрулили к стойке. Двое читателей напряглись, бармен оторвался от откупоривания штопором бутылки «Шепот монаха».

– Бутылочку не оставите? – заговорщицки прошептал Максим Максимович.

Двое сзади медленно и беззвучно стали вырастать со стульев. Бармен сузил глаза и перехватил штопор обратным хватом [48].

– Шутка, – оскалился вроде и не заметивший клинического наклона ситуации Максим. – Саечку за испуг. Настоящий пароль: «Чем дальше на кладбище, тем больше крестов».

Висящий над стойкой с молдавского разлива винами «Исповедь грешницы» и «Монастырская изба», водкой «Александр Невский» и ликером «Бенидиктин» портрет Циолковского, казалось, перестал дуться. Парочка у входа меланхолично осела на стулья, их услуги оказались не востребованы.

– Милости просим, – буркнул бармен, не скрывая, что шутка ему не понравилась.

Максим и Валера в манере праздных плейбоев продефилировали в туалет, где канарейками чирикала вода в писсуарах, и остановились у заколоченной мощными гвоздями-сотками кабинки. Выкрашенные дремучей темно-зеленой краской фанерные борта кабинки украшали похабные потуги на остроумие, нацарапанные ребром монетки. Для совсем неповоротливых умом джентльменов к дверце пришпандорили объявление на тетрадном листке «Унитаз засорился». Рядом с кабинкой висел еще один портрет Циолковского.