Владислав Дорофеев - Мой батюшка Серафим

Великая мистика православия. Это – великая работа по отправлению человека в путь иной. Создание условий, помогающих человеческой душе преодолевать тяжести испытаний по пути в мир духовный, бесплотный, но сильный и высочайший.

До следующего утра не прерываясь мы с Аней, дочь крестной и др. читали псалтырь у гроба крестной. Читали на церковнославянском языке. Очень длинные предложения. Нет восклицательных знаков и вопросительных. Нет заглавных букв. Нет имен собственных. Часты внутренние сокращения гласных. Старославянский язык более интенсивен, более функционален, динамичен, певуч и более гибок и силен, мягок, нежели русский язык.

Через несколько часов я буквально падал от напряжения. Коснулось и меня. Я физически почувствовал великую мистику слов молитвы. Таинство совершалось почти на глазах. Молитва устанавливала связь между миром материальным и духовным, канал сообщения дымился от напряжения.

Крестная очень сильный человек.

Чего большего можно пожелать матери – как отпевание на собственных похоронах собственным сыном священником?! Верующей женщине большего пожелать невозможно. Она хотела этого всегда, всегда к этому шла, всегда это видела, к этому стремилась. И добилась. И сделала сие.

Слезы подступили уже в момент прощания, после отпевания. Люди потянулись вереницей, целовать лоб, ладони и крестик, лежащий у ладоней на животе. Очищение и прощение – вот что такое слезы у гроба с крестной. Слез у меня было много. И это не было истерикой. Это были слезы от ощущения конечности существования, о том, что земные узы разрушились, что нет рядом человека, который меня любил, которого я любил, который за меня молился.

Очень кстати оказалась земля, которую мы привезли из Дивеево, с богородичной канавки. Промысел?! Мы не попали на Валаам! Мы поехали в Дивеево, и привезли святую землицу с канавки.

Вот и еще одна истинная цель поездки в Дивеево!

Теперь там в Глебово святая земля, богородичная земля, исхоженная миллионам ног, политая бесчисленными слезами, унавоженная бесконечными молитвами, там возле храма, в могилке крестной. Сын высыпал святую землицу в гроб, на белый саван, которым накрыли покойную, прежде чем гроб закрыли крышкой.

Все же сын моей крестной умен. Уже закрыли крышку гроба, вот-вот застучит молоток, прибивая крышку гвоздями. И в храм вошли два опоздавших человека. Ничего! Крышку подняли, и дали им попрощаться с покойной. Потому что это естественно.

Застучал молоток. Синюю крышку могильщик прибивал железными странно длинными гвоздями к синему гробу. И это было правильно. Правильно, что это было явно, что это было в церкви, что это было на людях.

Нет ничего естественнее и прекраснее похорон на деревенском церковном кладбище.

Такой последний путь прекрасен, ибо естественен для России, для ее народа, для русского человека. Гроб с покойником доставляется в храм после светских процедур, связанных с моргом, оформлением документов и пр. Гроб стоит сутки в храме. Служатся панихиды, читаются псалмы, затем служба вечерняя, затем утренняя, затем отпевание. Перерывы заполнены чтением псалмов.

Сутки с 31 августа на 1 сентября я провел девять часов к храме. Напряжение все эти часы росло, превращая сердце в каменный барабан, а кровь в каменный молот, который бьет всего сильнее и чаще о барабан.

Я почти физически почувствовал проворачивание механизма мистического воздействия наших молитв на судьбу крестной. Велика сила молитвы земной и при жизни, но еще больше после смерти. Я физически почувствовал весь тот труд, который приходится проделывать крестной после успения.

Самая тяжелая в моей жизни служба – это отпевание крестной мамы в Богоявленском храме в Глебово.

И я также почувствовал, стоя на отпевании, что тело для отлетевшей души – это уже как одежда или обувь, из которой мы вырастаем, взрослея.

Православная мистика – это могучий, нечеловеческой силы механизм, грандиозность которого и мощь доступны пониманию лишь немногих. По большей частью священство и миряне пользуют этот механизм вслепую, не зная, и не понимая его устройства. Лишь догадываясь (в лучшем случае!) о технике безопасности при обращении с православием, или хотя бы осторожности.

Сразу же после окончания похорон и поминок захотелось, как можно быстрее оттуда уехать, уехать из Глебово и из этого дома. И, может быть, уже никогда не возвращаться туда. Связующая нить с этим местом, где крестная прожила десять лет, практически не бывая в Москве, порвалась, – ушла в мир иной моя крестная мама, моя Нина Максимовна. Начала начал моей церковной жизни, моей жизни со Христом, моего общения с батюшкой Серафимом – ее ум, ее вера в меня, ее любовь ко мне.

Любовь, лишь одна любовь рождает многие свершения.

2000, август

Этот август был преддверием Дивеево, подготовкой ко встрече с батюшкой Серафимом.

В детстве – 7–8 лет – мне снилось абсолютное оружие и абсолютная же защита.

По прошествии более чем тридцати лет я на пути к достижению этой мечты. Церковь – вот абсолютная защита и абсолютное оружие.

Несомненно путь в небесную Церковь лежит через Дивеево, а также через испытания и события, предшествующие и сопутствующие Дивеево. Испытания и события эти могут либо остановить меня на пути в к батюшке, либо укрепить в мыслях и желании, и обстоятельствах.

И вот события и испытания августа, непосредственно примыкающие к Дивеево, ставшие приготовлением к поездке, к новой встрече, к новым переживаниям, к новым решениям и новой высоте.

Сегодня ночью, с 4 на 5 августа, мы с Аней и Асей стояли в очереди к мощам Святого Пантелеймона в храме Христа Спасителя. Глава святого в небольшом золотом с драгоценными камнями ларце.

Мы стояли пять часов, всю ночь. Огромная очередь. Эти люди в очереди уверовали в то, что без Бога все ничто. Все ничто – все. Бог – это все, стержень, основание, путь. Потому все встали в святую очередь. Все стоят за своей долей святости. Хоть чуть праведности. Все – умные и глупые, добрые и злые, богатые и бедные, завистливые и негодяи, дети и старики, разного пола и возраста. Все очень разные, и стоят за одним – за правдой и силой, чтобы хоть чуть бы еще праведности.

Но прежде – все стоят за верой. Всем хочется веры, хочется чего-то настоящего, навсегда неизменного, святого, что не подведет и не обманет – это святой и его молитвы. Значит, каждый человек, пришедший в очередь, еще на шаг продвинулся в вере, к Богу, к себе, стал лучше, чище и правдивее.

За все время в очереди меня более всего поразила общность и устремленность этих чужих, но теперь уже не чуждых друг другу людей. Не было страха между этими людьми. Такие все разные – и такие близкие в очереди протяженностью в 5-12 часов.