Вячеслав Морочко - Там, где вечно дремлет тайна

При первом же взгляде на него борттехнику стало ясно, что главные двигатели по команде из рубки переведены на самую малую. мощность. Резанула по сердцу мысль: «Мы падаем!» И в ту же секунду он сначала увидел на пульте, а затем и почувствовал сам, как снова включились посадочные двигатели.

Спуск лайнера резко замедлился. «Что это даст? – подумал Чингиз. – Если бритоголовый с лайнера „Гром“, он должен знать, что без системы автопосадки нельзя ввести трехсотметровую сигару корабля в жерло взлетно-посадочной шахты. Это все равно, что с завязанными глазами вдеть нитку в иглу, при условии, что дается всего лишь одна попытка. Чертовы астриды] – неожиданно выругался Чингиз. – И здесь успели нашкодить!» Только сейчас он заметил, что один из восьми посадочных двигателей, опоясывающих корпус лайнера, не включился вовсе. Было ясно, что при такой асимметрии тяги корабль неминуемо даст крен. И хотя Чингиз понимал: будет или не будет крена – от этого все равно уже ничего не изменится, он все же пожалел сейчас, что обе руки его заняты чувствилищем астрида, Разразившись проклятиями, он еще сильнее сжал сложенную вдвое упругую конечность и подумал: «Если бы только освободить руки, можно было бы выпрямить лайнер. Для этого достаточно выключить двигатель, симметричный неработающему».

И тут произошло такое, чего борттехник никак не ожидал: откуда-то сбоку, из-за подлокотника кресла, извиваясь и трепеща, выползло чувствилище астрида. Как завороженный следил Чингиз за маневрами этой подвижной серебристой ленты. Со свистом рассекая воздух, она несколько раз прошла перед лицом борттехника и вдруг устремилась к пульту, в ту точку, куда только что был обращен его взгляд. Еще миг, и легким движением астрид выключил тот самый двигатель, о котором подумал Чингиз. Симметрия тяги была восстановлена.

После всего, что произошло, Чингиз уже не был способен удивляться: память сопоставила факты, мыслительный аппарат объяснил, дал оценку, мгновенно переведя вновь случившееся в разряд освоенных явлений.

Вырвавшись из объятий первого астрида, Чингиз уже тогда принял его образное понятие щупальца как чувствилища. Охваченная чувствилищем жертва астрида утрачивала собственное «я», становясь фактически безвольным придатком астрида. Однако явление это, видимо, было обратимо. Только благодаря этому бритоголовый смог завладеть волею сильнейшего астрида и увлечь за собой в шлюзовую камеру всю его яйцетелую компанию. «Стало быть, пока этот слизняк в моей власти, – подумал Чингиз, – он будет делать все, что я мысленно прикажу, но стоит мне выпустить из рук чувствилище, как он попытается сразу же изменить положение в свою пользу».

По команде из рубки попеременно включались и выключались то одни, то другие посадочные двигатели. Чингиз почувствовал, как лайнер, все быстрее проваливаясь вниз, задергался, заплясал в воздухе. Когда из рубки поступала команда включить или выключить вышедший из строя двигатель, Чингиз включал или выключал системы, расположенные справа и слева от поврежденной. Точнее, делал это теперь уже не он сам, а щупальце астрида, направляемое его волей и обострившейся до предела мыслью.

Горючее было на исходе. Слишком много его ушло на то, чтобы отогнать от двигателей астрид. Чингиз уже знал, какой из посадочных двигателей остановится первым. Он сам выключил этот двигатель в последнюю секунду и вместе с ним другой, симметричный ему по кольцу, чтобы избежать крена. В навигаторской рубке, видимо, поняли маневр Чингиза: теперь лайнер снижался на четырех двигателях из восьми. Эти четыре за счет остальных могли работать уже чуть дольше.

Корабль сохранял равновесие, опираясь на четыре реактивные струи. Однако теперь спуск заметно ускорился. Вдруг произошло что-то совсем непонятное: борттехник внезапно почувствовал, как лайнер резко накренился, из командирской рубки выключили еще один двигатель. «Что он, рехнулся, что ли?» – подумал Чингиз и, ни секунды не медля, вернул двигатель в рабочее состояние. Корабль закачался, но почти тотчас по команде из рубки двигатель был опять выключен, и лайнер снова дал крен.

«Все! Это конец!» – Чингиз отбросил от себя чувствилище астрида и весь сжался, вцепившись руками в подлокотники кресла. Не видя перед собой ничего, кроме контрольного пульта и гладких стен, борттехник почти физически ощущал неотвратимо надвигающуюся поверхность Земли.

Прошло еще мгновенье, и раздался чудовищный скрежет. Казалось, весь трехсотметровый лайнер разламывается пополам. И сейчас же у борттехника возникло ощущение, будто он раскачивается в своем кресле, как на качелях. Ему не сразу пришло в голову, что это раскачивается весь корабль. Он инстинктивно протянул руку к выключателю энергопитания лайнера, но его опередили из рубки. Свет погас. Чингиз будто нырнул в глубокий беспросветный колодец. Скрежет нарастал и в полном мраке становился еще более зловещим. Борттехнику казалось, что он уже слышит треск расползающейся обшивки корабля. Сидя в темном мешке, сотрясаемом чудовищными толчками, он оцепенело ждал, когда до него доберется грохочущая смерть. Вскоре скрежет перешел. в визг, а затем в оглушительный свист. Потом где-то далеко внизу, в корме корабля, раздался звук, напоминающий приглушенный взрыв, и кресло Чингиза, выведенное из себя резким перепадом ускорения, поспешило выместить на борттехнике сразу все свои обиды.

«Чингиз, что с тобой? Ну, очнись! Слышишь, все в порядке! Да очнись же ты!» – услышал Чингиз знакомый голос штурмана и открыл глаза. Через овал раздраенного иллюминатора внутрь корабля заглядывала полная луна.

– Видно, здорово тебя тряхануло! – сказал штурман, помогая Чингизу отстегивать привязные ремни.

Борттехник ничего не ответил. Осторожно ступая одеревеневшими ногами, он приблизился к иллюминатору. Только теперь до него дошло, что лайнер сидит надежно в гнезде взлетно-посадочной шахты.

– Но ведь этого же никак не могло быть! Это немыслимо!

Чингиз был настолько оглушен, настолько готов к концу, что в первый момент даже не ощутил радости спасения.

– Ты знаешь, там уже прикатили биологи, – говорил штурман. – Рады до помешательства! Сейчас шаманят со своими контейнерами около шлюзовой камеры. Подумай только, какой подарочек мы им привезли!

Чингиз просунул в иллюминатор голову. Ветерок, напоенный родными земными запахами, приятно холодил лицо. Где-то внизу чернел провал взлетно-посадочной шахты, над которой возвышалась только головная часть лайнера. На площадке космодрома в свете прожекторов суетились машины и люди – все было, как всегда.

– Ничего не понимаю! – сказал Чингиз, повернувшись к штурману. – Ты можешь мне объяснить, как же это, черт возьми, нас все-таки угораздило сесть?!