Вячеслав Морочко - Явление народу

Женщину в древней Руси называли «роженицей». И такой была его мама… Но пришла полоса «черных вдов» – каракуртов – роковых независимых женщин, в которых мужчина бросается точно в пучину, не думая о возможных последствиях, с убеждением, что по серьезному счету, положа руку на сердце, он вообще не достоин любви.

Сына Андрея отлучили от дома пещеры: подземные лазы, гроты, колодцы, сифоны. Кроме этого для него «все – дерьмо». Настоящие люди – только «пещерные люди». Они всегда узнавали, если с товарищем под землей приключалась беда и летели с разных концов государства на выручку. Главным было не «покорение недр», а зарождавшееся «пещерное братство» любителей собираться в кружки посипеть похрипеть под гитару.

– Овладел быстрочтением: сорок журнальных страничек за час. – похвалился однажды Андрей.

– Как тебе удается?!

– Запрягаю свое подсознание.

– Блеф, конечно, – думал Владимир Владимирович, – От такого мелькания ничего не останется в памяти… Что если он – гениален? Скорее, наивен и зол. Работает лаборантом.

– «Учиться»?! Зачем?!

– Как дальше думаешь жить?

– Смотря с кем..

– Пошляк! – Владимир Владимирович понимает, у них там «пещерные жены»

Андрей вдруг взорвался: «Вы так испохабили жизнь что про „дальше“ и думать не хочется!» Бесполезно ему возражать: услышишь: «Да что ты-ы-ы!»

Все эти хиппи, панки и пещерники, подозревал Пляноватый, когда-нибудь, всласть наигравшись, вольются послушной «отарой» в «общее лоно».

На предпоследнем курсе сыну Марины Васильевны поручили студенческое конструкторское бюро. Уже защитив диплом, получив назначение, он продолжал эту лямку тянуть. А с главной работою у него не заладилось: то ли не уживался с начальством, то ли не нравилось дело, то ли – вместе то и другое.

Общеизвестно, что женщины дольше живут. Ковалева объясняла это по своему: сердце матери – совершенный источник энергии; сердце мужичье – никудышная печь (не держит тепла, выстывает и быстро «заваливается»). Марина Васильевна безусловно любила Сергя, но – особой любовью: на расстоянии маялась, тосковала, а при встрече расстраивалась. Мысленный образ вблизи разрушался, а живого сыночка – готова была проклинать.

Став отцом, он по-прежнему вел себя, как мальчишка, отдавая время и душу общественному бюро. Продолжавшуюся неразбериху с трудоустройством – объясняла его неудачной женитьбою. И вообще Марину Васильевну многое раздражало. Вспыхивала по всякому поводу, особенно в очередях, где постоянно казалось, что кто-то намерен ее обойти. Она то и дело допытывалась: «Где вы стоите, гражданочка?», «Вы за кем занимали?», «Куда же вы лезете, молодой человек?». И хотя понимала, что для «сурового времени» очередь – вещь неотъемлемая, выносить эту пытку становилось все тяжелее. С каждым годом быстрее и скомканнее шли дни. Да и то, что еще оставалось кулемать, хорошего не обещало.

Иван старел, продолжая пить и толстеть, а добрая Анна Петровна худела день ото дня, становилась все невесомее и безответнее. Брат капризничал покрикивал на жену, а с Мариной Васильевной толковал о политике, строил лихие прогнозы, говорил басовито с великим апломбом… чаще всего – ерунду. Марина Васильевна много курила и думала: «В сущности, он – не так глуп, как болтлив».

А Сережа все еще нянчился со своим «детским садом», так она называла КБ, хотя регулярно через субботу звонила ему в институт, назначая свидание. Звала без невестки. К приходу его что-нибудь непременно пекла, открывала варенье, а провожая, передавал хороших конфет и ломоть пирога… «для разлучницы».

Однажды одновременно с Владимиром заявился Иван за десяткой до пенсии. А, получив что хотел, преисполненный «братского чувства» не спешил уходить. Сережа ушастый, лобастый (копия папочки) прислонился к стене и скрестил на груди тонкокостые руки.

– Эх, Серега, Серега! – упрекал Ковалев. – Не жаль тебе матери! Погляди, ить совсем извелась! Растила паршивца, растил – вон какой вымахал, у самого уж дите, а все места себе не найдешь!

– Вам что за дело? – невежливо осведомился племянник.

– Да вроде бы не чужой я тебе, чтоб так отвечать. Работать, Сереженька, надо. Вот что.

– А вам пора бросить пить, – посоветовал Яковлев.

– Не стыдно тебе старика попрекать? – обиделся дядя. – Время-то нынче твое. Вот ты инженер. Чем болтаться без дела, взял бы, да что-нибудь предложил?

– Предложу! Чтобы пьяниц на пушечный выстрел к работе не подпускали!

– Ишь ты шустрый нашелся? – возмутился Иван. – Да пьющий мужик, если знать охота, дает половину «национальной продукции»!

– Не продукция это… – возразил молодой, – «национальное бедствие»! Еще полбеды, когда пьяница и дебил, от него народившийся, делают что-то руками. Но если они попадают в КБ, в институты и главки, добиваются степеней и командных высот – это уже катастрофа?

– Предлагаешь сухой закон? – любопытствовал дядя.

– Лепрозории, как прокаженным? – требовал Яковлев. И без прав на потомство!

– Каторга значит? – сделал вывод Иван.

– И глупо на них рассчитывать! – развивал мысль Сережа. – «Сизифов труд» – это все, что им можно доверить!

– Ну если он такой умный, этот Сизифов, – возражал Ковалев – пусть ответит, где наберет столько трезвенников, чтобы работали?

– Все решит технология! – объявил молодой.

– Ты сперва ее заимей, технологию-то! – посоветовал дядя.

– Заимеем! Как только инженера перестанут путать с коллежским асессором! Начальник, разучившийся независимо мыслить, пусть точит карандаши подчиненным!

– «Независимо мыслить»?! – ухватился за слово Иван. – Слыхал Марина? Да он у тебя – демагог!

– А я полагаю, – сказал племянник – что высшая безответственность – некомпетентность!

– Плевал я на то, что ты там полагаешь! – признался Иван.

– Конечно, вроде, как есть – поспокойнее, – рассуждал вслух Сережа, – однако пружина сжимается. Скоро нечем будем дышать!

– Марине Васильевне сделалось тошно.

– Довольно! – вмешалась она. – Ты, Ваня, иди, ради бога! Мы сами тут разберемся.

– То, что ты изверг, известно давно, – говорила она, когда Ковалев удалился. – Но не пойму я, и откуда в тебе это барство? Труд утомителен, но неизбежен. Каждый обязан работать как бы ни было тяжко! Кто-нибудь откровенно тебе сознавался, что труд – это радость?

– Конечно! И первым – отец?

– Та встречаешься с Яковлевым!? – мать встала, заходила по комнате, захрустела суставом пальцев. – Я наверно должна была это предвидеть. И он тебе говорил, что доволен работой? Хотя спьяну чего не болтают? А ты еще собирался упрятать их всех в лепрозории…

– Ты что-то путаешь, мама? Отец никогда не был пьяницей? Кстати, слова дурного он о тебе не позволит сказать?