Ежи Ставинский - Час пик

В тот вечер я не смог скрыть своего расстройства, хотя и пытался, как всегда, заниматься. Зося заметила это и встревожилась. Мы были женаты всего три года, и озабоченность на моем лице она воспринимала как личную трагедию.

— Что с тобой, Кшись? — спросила она во время нашего скудного ужина. — Ты схватил двойку?

— Нет, — ответил я неуверенно, не зная, что ей сказать. — У меня была неприятная встреча…

— С кем? — Да так… С одним малым. Анджей Белецкий с Повисля, где я жил до войны. Он был вместе со мной в подполье, а потом его зацапали немцы, и он просидел четыре года в концлагере.

— Ты не любишь его, что ли? — Н-нет… Просто он ко мне в претензии. — Из-за чего? — А из-за того, что я не попался, как он. — Но это же глупо! — Он думает, что я мог его предупредить. — А ты мог?

Мне стало не по себе под огнем этих естественных вопросов. Зося интересовалась всем, что меня касалось, дотошней, чем любая тайная полиция, хотя и делала это из чистой любви.

— Я узнал о провале перед самым комендантским часом и, когда добежал до его улицы, увидел там жандармов, которые строились в патрульные группы. — И ты ушел обратно?

— Нет! — воскликнул я. — Я хотел, прячась за кустами, незаметно пробраться к его парадному, но было еще светло, а я нечаянно задел за куст. Кто-то из немцев гаркнул «хальт!». При мне было два пистолета, так что пришлось пальнуть по немцам из обоих. Двое упало, но, прежде чем остальные сообразили, что к чему, я нырнул за угол, а там рванул через сквер к откосу и был таков. Не догнали меня…

— Какие же у него могут быть претензии? — воскликнула Зося, с изумлением глядя на меня. — Что ты не подставил грудь под пули у его подъезда?

— Нет, не в этом дело, — вздохнул я. — Понимаешь, у меня никогда не было возможности поговорить с ним, рассказать ему правду.

— Так расскажи теперь! — Теперь не время.

Мы замолчали. Зося больше ни о чем не спрашивала. Она боялась всего, что могло угрожать отцу ее ребенка.

— Не огорчайся, милый, — шепнула она, горячо обняв меня. — Это все уже в прошлом. Ведь твоя совесть чиста.

Я поцеловал ее вместо ответа, так как сказать мне уже было нечего, и сел за книжки, потому что постоянно догонял время; а она стала кормить Эву, которая, ничего не ведая еще о моральных конфликтах, весело щебетала в своем углу. В ту ночь я долго сидел над цифрами, мало что понимая в них. А потом время постепенно все сгладило; я не видел Анджея целых семь лет.

Встретились же мы в 1959 году, в День поминовения усопших, среди толпы, бродившей вокруг могил варшавских повстанцев на военном кладбище «Повонзки». Люди медленно двигались друг за другом по тропинкам, пересекавшим ровные ряды могил. Повсюду горели лампады и свечи, трепетали на ветру маленькие бело-красные флажки, стояли в почетных караулах харцеры. Это кладбище было средоточием славы и героизма народа. Те, что пришли на могилы, не обязательно были близкими покойных или их прежними товарищами по оружию. Сюда приходили почтить память и совсем незнакомых. И не только ради воздания почестей тянулись на кладбище люди, но и для очищения от собственных грехов. Они отключались здесь от будничных дел, отдыхали от труда, избавлялись на время от разочарований и зависти, ссор и взяток, жалкой суеты и мелких свинств. Те, что покоились здесь в одинаковых могилах, зачастую почти дети, в своей недолгой жизни успели стать только героями, их не испортила никакая будничность и не запятнал никакой компромисс. И воспоминание о них было как кислород для затемненных легких, наполняло слезами любые глаза, даже сухие и злые. В этот день все люди становились лучше, ибо они чтили своих героев.

Анджей еще больше поседел, но лицо его, покрытое морщинами, сохранило молодое выражение. Он медленно шел среди могил, ведя под руку женщину лет тридцати, миловидную, со вздернутым носиком. Я сразу узнал в ней Басю, нашу пятнадцатилетнюю связную из отряда с Повисля.

— Вон идет Анджей, — шепнул я Зосе. Она с любопытством взглянула на него. Я замедлил шаг, чтобы не догнать Анджея. Со времени встречи в трамвае в моей жизни произошли большие перемены. Я начал преуспевать по службе — получил назначение на ответственный пост, должен был поехать за границу, да и в личной жизни начало что-то меняться. Брак мой уже тяготил меня, и я стал оглядываться на женщин, а те благосклонно посматривали на меня. Словом, я выбрался на гладкую дорогу. К тому же военное прошлое, достаточно мумифицированное временем, перестало быть поводом для дискриминации или препятствием в карьере. Но хотя мне уже ничто не угрожало, хотя жизненные успехи породили во мне наглую самоуверенность, при виде Анджея я все же непроизвольно замедлил шаг. Никакие изменения не могли зачеркнуть фактов, которые встали между нами. Я знал об этом, и это меня раздражало. В нынешнем душевном состоянии я готов был полностью оправдать себя, свалив всю вину на тогдашнее исключительное и бесчеловечное время. Наконец-то дождавшись настоящей жизни, я хотел все начать с чистого листа. Анджей, живой свидетель тех времен, мешал мне в этом. Чувство виновности перед ним сменилось антипатией к нему и даже ненавистью.

Мы шли медленно, разглядывая поблекшие надписи. Некоторые из них вызывали смутное воспоминание о похороненном, припоминалось его лицо, фигура или обстоятельства его смерти, но я все время следил искоса за удалявшейся фигурой Анджея, стараясь идти не быстрее, чем он. Вдруг, дойдя до конца тропинки, Анджей и Бася повернули обратно. Встреча стала неизбежной. Я знал, что Анджей меня заметил, Бася, которую я не видел много лет, шепнула ему что-то, наверно мое имя он ответил ей кивком головы. Зося пристально рассматривала Анджея, привлекая этим и его взгляд. После секундного колебания я все же приподнял шляпу. Анджей ответил поклоном, хотя не сводил глаз с Зоей, и мы прошли бы так, молча, мимо друг друга, если бы не Бася, всегда отличавшаяся непосредственностью, к тому же не имевшая представления о наших счетах с Анджеем.

— Здорово, Кшиштоф! — вскричала она, остановившись. — Что с тобой, как ты?

Мы были вынуждены остановиться. Я пожал ей руку и представил Зосю.

— Моя жена, — сказал я.

Теперь следовало протянуть руку Анджею, но я колебался, боясь, что он не подаст мне руки. Однако ничего такого не произошло. Его пожатие было легким и совершенно ничего не выражавшим, а улыбка такой вежливой, как будто он видел меня впервые.

— Так как у тебя, Кшиштоф? — еще раз спросила Бася.

— Да ничего, потихоньку, — ответил я с ноткой скрытого превосходства. — А у тебя, Бася?

— Я замужем, у меня сынок, я не работаю, но помогаю мужу, беру на дом переводы.

Было очевидно, что Бася довольна жизнью. Анджей продолжал вежливо улыбаться, и это спровоцировало меня: