Д'Арси Найленд - Ширали

Во всяком случае, здесь нам нечего задерживаться. Пошли дальше.

Только это они и могли: двигаться дальше. Должны же они когда-нибудь добраться до города. Упало несколько крупных капель, дождь, казалось, готовился к наступлению. Потом они услышали, как загрохотало над равниной, и увидели, как на них надвигается, закрывая горизонт, серая стена.

Поначалу они даже веселились, шутили.

Ну, кому теперь пить?

Пить? Какое тут пить? Всемирный потоп начался. Открой рот и утонешь.

Но вскоре пришла беда. Дорога под ногами превратилась в сплошное месиво, непролазную липкую грязь. Грязь цеплялась за сапоги и заковывала их в колодки, покрывая каблуки и подошвы таким толстым слоем, что казалось, будто сапоги сделаны из грязи. Все труднее и труднее было поднимать ноги, и шаги их становились все более медленными и неуклюжими. Через несколько сотен ярдов им пришлось остановиться и счищать грязь с сапог перочинным ножом.

Дождь прошел - он бушевал всего час, - и небо снова стало чистым, как душа невинного младенца. Солнце жарило вовсю, но чернозем, высыхая, не становился менее клейким. Маколи с Риганом, казалось, выросли на несколько дюймов. Причем нарост на каблуках был толще, чем на подметках, поэтому ни шли, чуть склонившись вперед, как ходят высокие женщины на очень высоких каблуках. Подошвы их сапог вскоре стали словно подушки в добрых двенадцать дюймов толщиной. Идти было не просто мучительно, а невозможно, поэтому им пришлось опять остановиться.

Маколи несколько раз с ожесточением стукнул каблуком одного сапога о носок другого, как вдруг ни с того ни с сего, покрытый грязью, остроконечный, тяжелый каблук оторвался и ударил Ригана чуть пониже колена. Кожу содрало до крови.

Риган с проклятием схватился за ногу и сел. Когда штаны высохли, на заду его, словно заплата, чернело и коробилось темное пятно.

- Когда мы будем обедать?

Та же дорога, его первая трудная дорога, только сейчас она кажется легкой. Стала легкой уже давно. Вот он снова идет по ней спустя семнадцать лет, а за ним тащится его ребенок. И оттого, что за ним тащится этот ребенок, он чувствует себя так, будто в боку у него засел рыболовный крючок. Кто бы этому поверил? Идиотское положение, курам на смех, да и только.

- Хочу обедать.

- Чего ты хнычешь? - разозлился Маколи.

- Хочу обедать.

- Будешь обедать, когда я скажу.

Девочка ничего не возразила, и Маколи почувствовал, как желваки на скулах перестали ходить.

- Можешь еще немного пройти? - спросил он хмуро.

- Могу, - ответила девочка.

Маколи настоял на своем. Еще сто ярдов - закрепление победы. Достаточно. Теперь ей понятно, кто у них главный.

- Ладно, здесь вскипятим чайник. Вот, что нужно сделать. Видишь тот чертополох?

- Какой? Тот большой?

- Нет. Тот еще растет. Видишь эти вот сухие стебли на земле? Вот они. Выбирай только самые крупные. Маленькие не бери. Давай, да поживее.

Он поставил на землю свэг, вынул из него оловянные тарелки и оловянные кружки. Хотел взглянуть, как справляется его помощница, но девочка исчезла. По крайней мере, так казалось. Сидя на корточках, Маколи не видел ее, но когда встал, заметил маленькую фигурку на земле за четырехфутовыми зарослями чертополоха.

- Эй!

Соломенная шляпа повернулась в его сторону.

- Здесь какая-то странная штука, папа. У нее полосатое платьице и ужасно много ног. Подойти сюда посмотри.

- Ты что, забыла про чертополох? - рассердился он.

Девочка поднялась с земли.

- Сейчас соберу.

- Толку от тебя чуть. Уж и чайник бы давно вскипел, а мы все с тобой разговариваем.

Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы собрать самые крупные из высушенных солнцем стеблей и сложить из них костер. Солнце светило так ярко, что языков пламени почти не было видно, но стебли сворачивались и тлели, и жаркий сухой ветерок шевелил их. А вскоре забушевал ровный невысокий огонь.

В степи чертополох заменяет дрова.

Он развязал мешок с едой и достал оттуда кусок копченого мяса, хлеб и несколько помидоров. Отрезав от хлеба два ломтя, он воткнул в каждый из них по трехзубовой проволочной вилке и поставил вилки у огня. Потом намазал поджаренный хлеб маслом, не забыв закрыть банку крышкой, и положил каждый кусок на отдельную тарелку вместе с мясом и разрезанными пополам помидорами. Чайник уже пел, чуть бренча, и бурлящие пузырьки начали подниматься верх.

- Ты же говорила, что хочешь есть.

- Хочу.

- Все готово.

Девочка ковыляла по ухабам, как зачарованная, не сводя взгляда с чего-то, что она держала в руке.

- Папа, посмотри, - она протянула руку.

- Это гусеница.

- Она кусается?

- Нет. Но если ты будешь поднимать все, что видишь, кто-нибудь тебя укусит.

- Можно я оставлю ее у себя?

- Как хочешь.

Глаза девочки засветились от удовольствия. Она обхватила его шею ручонками и крепко поцеловала его в шляпу.

- Спасибо, папа, ты хороший.

- Ладно, ладно, - проворчал он. - Садись есть.

Он бросил щепотку чая в кипящую воду, снял котелок с огня, подхватив проволочной вилкой за ручку, и поставил у своих ног. Девочка ела жадно, рассеянно глядя, как кувыркаются чаинки.

- Чем ее кормят?

- Кого?

- Гусеницу. Она ест хлеб?

- Листья она ест.

Маколи налил в кружки принявший цвет патоки чай. Положил в него сахар. Не спеша стал отхлебывать. Девочка ждала, пока ее чай остынет. Она спрятала гусеницу в карман своего комбинезона и время от времени оттопыривала карман, желая убедиться, что гусеница еще там.

Пока они сидели и ели под лучами жаркого солнца, окруженные роем мух, которые прилетели за своей долей, на ведущей с запада дороге появился сгорбленный пожилой человек. Маколи сразу понял, кто он: бродяга, такой же, как он сам, только с равнин.

- Добрый день вам.

- Добрый день.

- Жарко сегодня.

- Да, не холодно.

Старик опустил на землю свой свэг и почесал вспотевшую под шляпой голову. Шляпа дернулась, но не упала. Он был похож на копченую рыбу, сухую, сморщенную и коричневую. Башмаки его были цвета засохшей коровьей лепешки. Полосатые брюки, на которых полоски, шириной в карандаш, местами совсем стерлись, давно приняли форму ног и обвисли. Они держались только на бедрах. На коленях образовались мешки. Ремень с большой пряжкой, предназначенный для того, чтобы держать брюки, опоясывал живот, служа лишь украшением для серой шерстяной рубашки. Из-под шляпы выбивались седоватые волосы.

Маколи решил позволить старику проявить инициативу. Пусть покажет себя. В свое время он видел множество таких «равнинных индюков», как их называли. Он хлебнул с ними горя, вернее, это они хлебнули горя с ним. Ни с одним из них он не ладил. Виной тому был их профиль. Эти индюки не любили таких, как он, «бродяг с холмов», относились к ним с презрением и ненавидели их холмистую страну. Никогда не приходили на помощь. Они держались кланом, сами по себе.