Д'Арси Найленд - Ширали

В тиши заката вошел он в Милли. Было так тихо, что казалось, будто это не явь, а полотно картины. Милли представлял собой своего рода уголок цивилизации; несколько домов, две-три лавки, нечто вроде почтовой конторы - почти город, только трудно было понять, то ли он лишь начинает строиться, то ли доживает свой век. К ночи затихший поселок - беспорядочная куча домов - погружался во тьму. С появлением луны крыши его сверкали, как лезвие ножа. А днем эта ячейка жизни растворяла свои ставни навстречу огненному солнцу и жарким ветрам.

Маколи порядком устал, но надеялся, что сытный ужин и отдых восстановят его силы. Пострел, выспавшись, снова шла рядом и, не переставая, болтала. Она тоже была голодна. Маколи кулаком постучал в калитку. Из дома, вытирая салфеткой рот, вышел лавочник и впустил их в лавку. Маколи купил яйца, банку грушевого компота, несколько кусков грудинки и пачку печенья.

- Табби Каллагэн все еще здесь мясником?

- Нет, - ответил лавочник. - Табби три месяца назад скончался.

- Да ну? - удивился Маколи. Он был несколько ошарашен. - Я и представить себе не мог, что он может отдать концы.

- Да, глядя на него, никто сроду бы такого не подумал. Он и болел-то недолго. Захворал в конце недели, поехал в Мори, и его отправили в Сидней. А там поглядели, зашили и снова прислали сюда.

- А жена его здесь?

- Нет, уехала. Живет с дочерью в Тамуэрте. Еще что-нибудь?

- Хватит. А где теперь новый мясник? Там же?

- Там. Только мяса у него не получишь.

Лавочник энергично затряс головой и качал ею до тех пор, пока она сама не остановилась. У него была мрачная физиономия с толстыми щеками и узкими, как щель копилки, глазами. Волосы его по обе стороны от пробора были гладко прилизаны и напоминали сложенные крылья черной птицы. В одном из его предков текла кровь племени чоу.

- Паршиво, - сказал Маколи. - А я-то рассчитывал сегодня плотно поужинать. Ладно, обойдемся.

Он положил деньги на прилавок, и лавочник завернул купленные им продукты. Пока они разговаривали, Пострел ходила по лавке, разглядывала полки, уставленные фонарями, метлами, ведрами, холодильниками, щетками, винтовками и другим товаром. На стенах висели кнуты, ремни, домашние туфли, вешалки и картонки с пуговицами. А посредине лавки на колченогом столе лежали рулоны материи всех цветов. На полу стояли открытые мешки с картофелем, возле двери - бочки с коричневым и белым луком, а вдоль стен - мешки с сахаром и мукой. Тыквы и кабачки лежали горкой в углу. В лавке пахло изюмом и пряностями.

- Минутку, - сказал лавочник и пошел к себе. Он жил позади лавки.

Маколи внимательно осмотрел полки, каждый заполненный товарами угол. Прямо над его головой, на одной кнопке, криво висел плакат, на котором было написано:«Часы бегут, а мы здесь неотлучно». На другом плакате говорилось:«Входи, но оставь на улице собаку». Еще одно объявление вопрошало, сделаны ли уже заказы на рождество, извещало покупателей, что индюшка в руках лучше, чем индюшка во дворе, и завершалось словами: «За несколько пенсов в неделю вы сможете встретить рождество по-королевски».

Маколи пришло в голову, что шутливость этих изречений никак не вяжется с мрачным лицом лавочника, но он не сомневался, что они принадлежат ему. Могильщики порой ведут себя как клоуны, а клоуны - как могильщики.

Лавочник вернулся, держа в руках сдачу и маленький сверток.

- Здесь несколько отбивных, - сказал он. - Мне они не нужны, а вам пригодятся.

Маколи ничего не ответил, прикрывая молчанием и чувство неловкости, и неумение подобрать подходящие слова. Если бы он предложил лавочнику деньги, тот, может, и не обиделся бы, но не стало бы и подарка, сделанного от души.

- Я бы их все равно выкинул, - добавил лавочник.

- Ладно, - согласился Маколи, - раз уж они вам не нужны. Их хорошо есть с черникой. - И вдруг неожиданно сказал:- И дайте нам на доллар конфет для девочки. Разных.

Выйдя из лавки в темнеющий вечер, они завернули за угол и очутились перед парадным входом в лавку. Маколи поднял голову и прочитал фамилию владельца:«Р.-С. Плутт». Ниже мелким шрифтом было добавлено:«Только по фамилии, не на деле». Затем шли слова:«Универсальный магазин».

Шутник, подумал Маколи.

Поднимался резкий северо-западный ветер. Маколи нахлобучил шляпу на лоб и зашагал к восточной окраине поселка поискать место для ночлега. Он обрел его на подветренной стороне старой конюшни. Соорудив из проволоки решетку, он положил на нее отбивные и, пока они жарили над отскобленными от грязи камнями и раскаленными до красна углями, в горячем пепле испеклись яйца. На другом краю порывистые языки пламени лизали кипевший чайник.

Когда они поели, Маколи свернул сигарету и лег, подложив руки под голову, на расстеленное на земле одеяло. Он только было начал наслаждаться охватившим его состоянием полнейшей безмятежности, как вдруг Пострел, вскочив, спросила:

- У нас есть бумага?

Маколи сел, подвинул к себе мешок и оторвал от пакета с едой кусок коричневой бумаги.

- Вот туда пойди, - посоветовал он.

Пострел отсутствовала добрых десять минут. Маколи уже было задремал, как вдруг раздался пронзительный вопль. Он вскочил с кошачьей стремительностью и стал вглядываться в темноту, откуда, захлебываясь рыданиями и бормоча что-то невразумительное, бросилась к нему девочка. Испуганный, не понимая, что случилось, он судорожно глотнул от волнения, а она стояла перед ним и между пронзительными воплями силилась что-то произнести.

- Что? Что такое? - Он схватил ее за худенькие плечи и тряхнул, но не мог разобрать этого лепета пополам со слезами. - Я не слышу, что ты говоришь. Что случилось? Тебя кто-нибудь укусил? Перестань плакать и скажи мне. - Он сам уже почти кричал.

- Гусеница… - наконец разобрал он.

- Что с твоей гусеницей?

- Ее нет, - выкрикнула она и снова зарыдала. Плечи Маколи опустились, он с облегчением

вздохнул.

- И из-за этого ты орешь на всю округу? - спросил он. - Можно подумать, что тебя режут. Заткнись!

Испугавшись, она чуть притихла, будто радио прикрутили, но плакать не перестала. Она опустилась на четвереньки и принялась ползать по одеялу и вокруг костра, вглядываясь в землю и все время всхлипывая. По ее лицу струились слезы.

- Куда делась моя гусеница?

Ее горе достигло апогея, а так как поиски не увенчались успехом, в голосе стало звучать отчаяние.

- Прекрати! - крикнул Маколи. - Воешь, как пожарная машина.

Он тоже встал на четвереньки, и они вместе ползали, словно две собаки - большая и маленькая. Наконец Маколи сдался. Горькие рыдания ребенка измотали его.

- Послушай, - попросил он, - я найду тебе другую гусеницу.

- Хочу эту.

- Ну-ка прекрати, - рассердился он. Сейчас же. - Его слова не возымели никакого действия. Тогда он со всего размаха шлепнул ее. Звук был отвратительный: так газ вырывается из баллона, когда опустишь монету в щель автомата. Он вспомнил про леденцы и вытащил их из кармана. - Посмотри, что у меня есть.