Д'Арси Найленд - Ширали

Вот что он собирался им сказать, и добавлять ему было нечего.

Приехав в город, он первым делом отправился на почту и заказал междугородный разговор. К телефону подошел доктор Фицморис. Маколи попросил не скрывать ничего. Тот не стал скрывать. Состояние по-прежнему тяжелое. Держится. За что держится, как? Рост - и трех футов нет, вес - нет и трех стоунов, кожа да кости, да и то хрящи вместо костей, - истрепанные нервы, донорская кровь, проломленный череп. Четыре года существует она на земле: так много знает, и ничегошеньки не разумеет. И все же держится за что-то, как-то держится.

Он снял комнату в гостинице и вышел побродить по городу. Выпил кружку пива. В забегаловке поел какой-то дряни, его затошнило. От уличного шума чуть не лопались ушные перепонки. Лицо покрылось копотью - когда он вытер пот, носовой платок стал черным. Его толкали, у пробегающих мимо в глазах читались озабоченность либо равнодушие. Он чувствовал себя словно в чреве дракона. Словно его запихали в ящик, лишив воздуха и света. Большой город… даром он ему не нужен. Слишком много незнакомых лиц Слишком много каменных дорог. Слишком много оград. Нет уж, сюда его калачом не заманишь.

Вечером он снова позвонил в Казино. К телефону подошла сиделка. Отвечала сухо, четко - не человек, а машина. Девочка в сознании, но положение еще очень тяжелое.

Он бы не вытянул из нее и этого, если бы не предупредил Фицмориса, чтобы ему не подсовывали подслащенные пилюли. Не договорись он с доктором, ему бы набрехали, что, мол, больная чувствует себя вполне удовлетворительно. Черт бы побрал эту их идиотскую чуткость!

Он остановился на краю тротуара, бесконечно одинокий в сверкающем огнями, многолюдном городе; он вспомнил, как скрипнули тормоза на темном шоссе, как на больничной кровати тлела слабая искорка жизни; вспомнил свою телеграмму, подлый отклик на нее и, вспылив, решил не откладывать разговор на утро.

Квартира была прежняя, она лишь стала еще более запущенной и жалкой. Все та же выдолбленная подошвами ложбинка на каменной ступеньке. Засиженная мухами лампочка по-прежнему тщетно пытается рассеять мрак на лестничной площадке. В щели под дверью комнаты - полоска света. Дверная ручка все так же уныло свисает вниз.

Он не стал стучать. Открыл дверь и едва он ступил за порог, едва увидел Маргарет, как припекавшее его гневное недоумение растаяло. Он был рад, обнаружив оправдание и причину ее бесчеловечности, рад, хоть ничего ей не простил. Приступ гадливого гнева не прорвался наружу, отповедь горькой отрыжкой застряла во рту, он удержался от нее, понимая бесполезность слов.

- О-о! - насмешливо произнесла она. - Это ты.

Ее голова качнулась. Маргарет отвернулась, опустила голову. Она сидела возле кухонного столика. На столике ничего не было - лишь полстакана красного вина, початая винная бутылка, полная окурков пепельница, на которой дымилась недокуренная сигарета.

- Кавардак тут у тебя порядочный, - сказал он.

Она хихикнула, и ему стало противно. Нет более дурацкого и жалкого зрелища, чем пьяная женщина. Женщинам нельзя пить. Если на окосевшего от пьянки, потерявшего облик человеческий мужчину тошно глядеть, то пьяная женщина выглядит и того хуже - ополоумевшая фурия.

- Кавардак тут порядочный, - бормотала она. Нашла его взглядом. Ее глаза мерцали, как черная болотная вода. У нее дрожали губы, слова выговорились не сразу: - А виноват кто? Кто в этом виноват?

- Дура ты, - сказал он. - Распустеха.

- Да? - Она пристально уставилась на него с торжествующим и злобным выражением. - Обзываешься? Ты у меня еще узнаешь, сдохну, а добьюсь своего.

- Суд не отдаст тебе ребенка.

- В самом деле? - ехидно протянула она. - Много же ты понимаешь. Спроси моего адвоката. Верное дело. Верняк. У тебя и полшанса нет.

Она встала и высокомерно ткнула в его сторону пальцем.

- Ты, верно, думал, я бегом примчусь. Думал, поразил меня в самое сердце. Так я прямо и кинусь утешать тебя и помогать. - Она скроила рожу. - Да я и трех шагов ради тебя не сделаю.

Он подавил вспышку гнева, понимая его бесполезность. Негромко и спокойно проговорил:

- Просто я подумал, что тебе надо знать об этом. Вот и все.

- Ах, ты просто подумал, - передразнила Маргарет.

- Да и вообще, к чему она приведет, твоя затея? Ты же знаешь, девочка может умереть. Скорей всего, так и случится.

Она пожала плечами.

- Ведь тебе она тогда не достанется, - добавил Маколи.

- Но и тебе не достанется! - выпалила Маргарет И тут он ясно понял наконец, что только это ее и волнует.

Он для нее чужой, и она ему совсем чужая, не жена, не женщина, которую он когда-то любил и которая его любила. Чего ради она должна сочувствовать ему или ребенку - девочка для нее уже давным-давно ничего не значит, мать от нее отвыкла. Не нужны они ей вовсе. Совершенно не нужны. Враждебность извратила все доброе, что в ней было, а в ней было когда-то немало доброго; зато теперь она накопила на него не какие-то крохи обиды - ненависть отравила ее с головы до пят, пульсировала в жилах, питала мозг, наполняла ее безоглядной, жгучей, отчаянной решимостью.

- Тебе не девочка нужна, - сказал Маколи. - Отомстить - вот все, что ты хочешь.

- Догадлив стал, - ехидно похвалила его Маргарет.

- Ты поэтому перестала меня бояться? Так расхрабрилась, что позволяешь мне даже явиться в суд. Думаешь, у меня совсем нет шансов?

- Друг любезнейший, - ответила она, - Я не только позволяю тебе туда явиться. Я даже очень этого хочу. Страсть как интересно послушать, что ты будешь лопотать там, стараясь выбраться из лужи, в которую я тебя посажу, а главное - мне страсть как не терпится взглянуть на твою морду, когда суд примет решение передать девчонку мне.

Он посмотрел на нее спокойно и твердо.

- Никогда ты не получишь эту девочку, - сказал он. - Ни ты, ни твой продажный суд. Во всем мире нет такого суда, чтобы заставил меня отдать тебе дочку. Сам господь не смог бы меня к этому принудить. Валяй старайся. Поглядишь, что выйдет.

Больше он ничего не мог ей сказать, да и не хотел. Он сделал несколько шагов к двери. И вдруг надежда уколола его, он обернулся.

- Если захочешь поговорить со мной, я в «Метрополисе»… но толком поговорить, без дураков.

- Пошел вон!

Он взялся за дверную ручку. На лестнице послышались торопливые шаги, кто-то с другой стороны поворачивал ручку. Дверь распахнулась, Маколи быстро отступил к стене, и вошедший его не заметил.

- Тьфу ты, все не накачаешься, Мардж.

С этими словами вновь прибывший захлопнул дверь и оказался прямо перед Маколи. Он побледнел. Испуганно забегали глаза,

- Не тушуйся, Донни, - сказал Маколи. - Никто тебя не обидит.

Донни немного успокоился. Он недоуменно поглядел на Мардж и спросил, указав большим пальцем на гостя: