Ярослав Веров - Господин Чичиков

– Что, никого нет? – спросил он с порога с некой поспешностью и придыханием.

Артем пожал плечами. Босс обошел, точнее обежал комнаты и опять спросил:

– Что, никого не было?

– Я не знаю…

– Что ты вообще знаешь? Что ты вообще можешь знать?! – вдруг истерично заорал босс, осекся и просверлил Артема таким диким взглядом, что тот аж съежился. – Пятый не его клиент… Ах, мать твою! Да это же кидалово! Его надо срочно за жопу брать! Мочить урода!

И не объяснив ровным счетом ничего – кого брать, зачем мочить, – выскочил на улицу.

Артем на всякий случай сидел еще час. Потом ему стало совсем тоскливо, он хотел было выпить еще одну, уже пятую по счету чашку кофе. Но вместо этого дерябнул Потемкинского коньяка, грамм сто пятьдесят. После чего решился все же уходить. Тщательно запер дверь, сдал на охрану, проверил, хорошо ли заперта. На сегодня рабочий день был закончен.

Каждую субботу, к двум часам дня не самые последние люди города Н. собирались в бане: попариться и потрепаться. Маленькая, уютная банька размещалась в неприметном подвальчике обычной пятиэтажки.

Уже приехали Паляницын, Мотузко, деляга Зуб и другие. А вот Шкурченков задерживался. С утра он обрывал телефоны своих сотрудников, послал охранника с шофером по всем четырем адресам. Исчезнувшие сотрудники были людьми одинокими – кто разведен, а кто еще не успел обзавестись семьей. Поэтому некому было объяснять, дома ли они, или, если нет, то куда делись. К полудню Шкурченков дошел до такой степени бешенства, что решил лично участвовать в операции: велел везти его к этому уроду Сычаге и ломать к черту двери квартиры. Охранник поддел фомкой фанерную дверь, запертую на хлипкий замок, и без труда сорвал ее с петель.

– Вот уроды, – удивился Шкурченков. – Мало я им, что ли, плач у, чтоб дверь нормальную поставить?

Но вспомнил, что Сычага брал на фирме хорошую индонезийскую дверь, и сказал охраннику:

– Ну, давай, ты первый.

В квартире Сычаги было пусто. То есть совершенно пусто – ни тебе стола, ни тебе стула. Голые стены. Спать не на чем, кушать не из чего. Даже газовой плиты не было. Дверь на балкон забита, окна тоже наглухо заколочены. Трубы все и в кухне, и в ванной, и отопления обрезаны и заварены.

Валентин Павлович, дабы унять ярость и страх, подъехал к ближайшей пивной и, оставив охранника с шофером, пошел глушить пиво. Несколько взяв себя в руки, он решил разобраться и с остальными квартирами. Теперь уж он не выходил из своей «Ауди», а сидел и ждал, что придут и расскажут. А что рассказывать-то было? Везде одно и тоже. Только с квартирой секретарши произошла небольшая накладка. Соседка-старушка, приоткрыв взятую на цепочку дверь, испуганно спросила:

– Что это вы делаете?

Охранник поднес к щелочке удостоверение работника милиции, чуть ли не в нос сунул и сказал бабульке, чтоб та не возникала – человек исчез. Соседка ахнула и открыла дверь. Так что пришлось вскрывать квартиру под ее любопытным взглядом. Она еще и сунулась следом, и снова ахнула:

– Ой, и ограбили дотла!

– Иди, бабка, пока по голове не дал! – рявкнул охранник, прилично осатаневший уже от всех этих чудес.

Старушенция с достоинством поджала губы и, закрывая за собой дверь, сказала:

– Я вот позвоню вашему начальству.

– Да хоть президенту! – не остался в долгу охранник.

Вот почему Валентин Павлович изрядно опоздал в баню. Компания уже после парилки расположилась вокруг бассейна, попивали пиво.

– Ну как торганул? – с ехидцей осведомился Паляницын.

Он никому не рассказывал о вчерашнем звонке, решив дождаться героя торжества, хотя, по правде сказать, очень хотелось рассказать. Шкурченков не ответил, молча разделся, подошел к бассейну и плюхнулся в воду. И только потом, вынырнув, издал нечленораздельный, рычащий звук. Деляга Зуб подначил с деланой обидой:

– Валек, ты бы хоть яйца помыл, а потом нырял.

– Ну и почем нынче идут мертвые души? – продолжал веселиться Паляницын.

– Я вам скажу, мужики, не надо об этом говорить. – Валентин Павлович был очень серьезен.

– Ты, Валек, совсем охренел, – заговорил прокурор Мотузко. – Уже мертвыми душами приторговываешь. Воздухом не пробовал? Погубит тебя жадность.

– Ты бы видел этого Чичикова… – сказал Шкурченков, словно об открытии поведал.

– Да видел я. Нормальный мужик.

– Норма-альный? – Шкурченков задохнулся от негодования.

– Пивка, пивка давай, а потом все остальное, – посоветовал еще один участник компании, директор вещевого рынка; имя директора, впрочем, не имеет значения для нашего повествования.

– Славик, – Шкурченков повернулся к Паляницыну, – скажи, что мне делать?

Паляницын досадовал, что так бездарно преподнес свою осведомленность в этом необычном деле. Можно же было позначительнее, позагадочнее, чтоб все знали: Лаврентий он и есть Лаврентий, видит всех насквозь и спуску никому, если что, не даст. Но с этим дураком Шкурченковым одни обломы. Поэтому он хмуро, с ленцой обронил:

– Докладывай, что ли.

– А в парилочку бы… Тет-а-тет.

– Это что же, от друзей секреты? – Мотузко изобразил обиду в голосе с некоторой даже долей угрозы.

– Ты понимаешь, Ванек, тут дело такое…

Мотузко развел руками, мол, банкуй. Паляницын нехотя поднялся, нехотя отставил кружку.

– Ну, пойдем, что ли.

Пока Шкурченков в парилке рассказывал Паляницыну про чичиковское кидалово и про чудеса с квартирами, Мотузко подробно изложил остальным, как познакомился с Чичиковым, каков этот Чичиков хват, что девками и иконами брезгует, а над тибетской эзотерикой смеется.

– Все не могу понять, что за интересы у этого Чичикова. Увидел магазин Шкуры – знакомь его со Шкурой. Рекламу Института кибернетики увидел – кричит, знакомь его с Лаврентием. Все пробивал, что за институт? Я, в натуре, ничего такого не сказал ему без санкции Лаврентия. Непонятно, зачем у человечка такой интерес. Ничего я ему не сказал.

– Долго парятся, – заметил деляга Зуб. – Что он там ему шепчет?

– Чичикова парафинит, – серьезно произнес директор рынка.

Мотузко посоветовал пойти послушать, а потом рассказать товарищам.

Тут дверь парилки распахнулась. Паляницын энергично опрокинул на себя ушат ледяной воды, что стояла тут же, под стенкой, в большой деревянной бадье, лед плавал в ней крупными глыбами. Нехорошим хмурым взглядом окинул приятелей и мысленно выругался. Будь его воля, он бы их всех пересажал. Знают слишком много, гонора, что у президента, только и того, что его, Паляницына, боятся. Что боятся, то хорошо, на каждого отдельная папочка заведена: что, с кем, сколько. Но слишком много знают, собаки. А за каждым не углядишь. Теперь о Чичикове прознали, в то время как знать о нем должен только он, Паляницын. Вот взять бы их прямо здесь, да к Харлампиевичу в тюрягу, чтоб передохли. И тогда спокойно и вдумчиво заняться Чичиковым, потому что здесь перспектива. Перспектива избавления Вячеслава Тихоновича от упырей Института прогрессивной кибернетики.