Михаил Лифшиц - Почтовый ящик

Поездка в Армению не состоялась, нужный для работы документ не был получен, а у Сережи осталось неприятное чувство. Всплыла в памяти та история с гарантийным письмом… «Может, он и великий, да больно уж далек от нашей жизни, – думал Сережа. – А ведь директор знал, что Купол не подпишет, и мне предлагал без него обойтись. Умный, и характер Главного знает…Неудобно перед директором, предложил ему после того расписаться… Ведь не факсимиле же он. Стыдно…»

Сережа не знал, что не одного его огорчали особенности работы ответственного руководителя. Был круг людей, которым не нравился стиль работы Главного, которые считали, что руководить предприятием должен директор. Сегодняшний или другой, но директор. А существующая система, когда и директор, и Главный конструктор, тормозит работу. Главный не несет директорской ответственности, а директор не имеет полной власти. Наиболее радикальных деятелей из этой группы раздражала и олимпийка вместо рубашки с галстуком, и экономическая жена со своими карточками и все, что было связано с Петровичевым, и сам Петровичев. Недовольства доходили до министерства и до ЦК. В общем, наверху знали, что на предприятии не все в порядке. Мер никаких не предпринимали, потому что подходило семидесятилетие Николая Александровича, и было принято решение о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда. Но недовольство юбиляром варилось, варилось…

Потом события стали развиваться стремительно. В воскресенье Куполу стукнуло семьдесят, в понедельник опубликовали указ о Герое, во вторник на партконференции предприятия его все тепло поздравили и…не выбрали в партком. В четверг несколько возмущенных учеников Петровичева написали и отвезли в ЦК письмо, которое начиналось словами «Группа лиц, окопавшихся в парткоме предприятия, подрывает обороноспособность нашей Родины». Далее следовало разъяснение, что эти мелкие насекомые, клопы не имеют права кусать такого государственного человека, каковым является Петровичев. Но письмо не имело последствий, точнее привело только к неприятностям для его авторов.

Вскорости последовало первое организационное мероприятие. Купол перестал быть «Ответственным руководителем предприятия», но остался Главным конструктором одного из направлений, с сохранением оклада и всех благ. Правда, он переехал в другой кабинет, поближе к руководимому им теперь направлению. Директор остался пока прежний. Все естественно, и Николай Александрович нисколько не унывал, возраст есть возраст. Он даже взбодрился от этой встряски и работал с увлечением. Любил говорить: «А вот Андрей Николаевич умер за рабочим столом», имея в виду Туполева. Сам мечтал умереть на бегу. Но не получилось, стало сдавать сердце. Петровичев ушел с предприятия, когда стало совсем невмоготу, в восемьдесят лет. На пенсии прожил недолго, примерно два года.

После первого приказа должен был выйти второй, не мог не выйти. Уж больно резкие обороты употребляли авторы письма в ЦК. «Писателей» было семь человек. Трое покаялись и их простили. А про остальных появился приказ министра, в котором говорилось, что на предприятии проводится работа по тематике, которая уже представлена в других институтах, а посему в целях борьбы с параллелизмом (именно такое слово было в приказе) следующие подразделения перевести в другие институты. В приложении перечислялись подразделения, руководимые оставшимися нераскаявшимися авторами письма. Все понимали, что каждый сотрудник сам будет решать, переводится ему в другой институт или нет. В зависимости от квартиры, зарплаты, отношений с начальством, отношению к электричке и прочего. Но от четырех человек категорически решили избавиться. Среди них был Сережин начальник.

В соответствии с приказом готовился переезд. Новое место работы было в Москве, но близко к вокзалу, так что в этом плане приказ был продуман. Кроме того, говорили, что, учитывая приказной характер перевода, сократят рабочий день, включат в него время, которое люди будут проводить в электричках. Сотрудники лаборатории все были заодно. Усатого любили и, само собой разумеется, уходили в другой институт вместе с ним.

Делили столы, стулья, приборы. Отъезжающие определяли, что заберут с собой, что оставят. Остающиеся – что отдадут, что не отдадут отъезжающим. Суета, споры по пустякам. Длилось это долго. Первоначальная эйфория через месяц улеглась. Тут-то и пошла настоящая дележка. Руководство института додумалось, что ценные кадры можно не отпускать. Тем более что работы, близкие к завершению, передать в другой институт не удастся. Значит, кто-то их тут должен добивать. Усатый же и другие «писатели» за это время поняли, что не стоит брать с собой всех подряд. Началась мышиная возня. Сотрудников лаборатории вызывали по одному к начальству, мягко обсуждали ситуацию и предлагали остаться, обещая что-нибудь или ничего не обещая, в зависимости от рейтинга конкретного «ценного кадра». Козырем была дорога. Разница ведь огромная: десять минут пешком по лесу, или час с лишним в транспорте! Но ведь в рабочее время! Ну, это еще бабушка надвое сказала! И так далее, в том же духе.

Сереже предложили возглавить оставшиеся работы, стать начальником лаборатории. Он отказался из солидарности.

Кадрового приказа все не было. На предприятии на них уже смотрели как на чужих. Имущество было поделено. Новых заданий не поступало, по старым работам приходилось, конечно, что-то делать, но делали неохотно. Неопределенность положения расхолаживала. Принесли карты, приходили на работу и с утра садились за преферанс, почти в открытую. Усатый, довольный, что вся лаборатория идет за ним, глядел орлом, делал вид, что все так и должно быть, и громко возмущался, если партнер ходил не с той карты.

Но и это прошло. В карты играть перестали. Усатый съездил в Москву и привез задания на будущие работы, пока что неофициальные. Два дня начальник ни с кем не разговаривал, читал бумаги, потом позвал Сережу.

– Хватит дурака валять, – сказал Усатый, как будто это Сережа валял дурака, а сам он – нет. – Нужно смотреть на сложившееся положение трезво. Здесь придется кому-то оставаться и вести наши заказы. Причем так, чтобы не завалить, чтобы не говорили, что «безвременно ушедшие товарищи» много дерьма оставили.

Усатый замолчал и стал смотреть на Сережу, ожидая его реакции. Сережа ничего не стал отвечать. Ведь не советуется же с ним Усатый. Опять он затеял свою игру, а Сереже предлагается подыгрывать. Сережа почувствовал сильное желание избавиться наконец от этого человека, от его забот. Сережа ощутил прилив сил, радость от того, что сейчас ему будет предложено остаться, вдруг перестал понимать себя, почему несколько дней назад он без колебаний сказал начальству, что уйдет вместе с Усатым.