Алексей Слаповский - Синдром Феникса

— Между прочим, — сказала Татьяна, — он когда болел, он во сне на немецком языке свободно говорил. И на английском, кажется.

— Так-так-так! — оживился Кобеницын. — А ну-ка, попробуйте!

— Ихь хайсе… Штрассе… Шпацирен… — неуверенно сказал Георгий.

— Так! А по-английски?

— Ай хангри… Еллоу субмарин…

— Во сне у тебя гораздо складнее получалось! — заметила Татьяна.

— Объясню! — воскликнул Кобеницын торопливо, словно опасался, что объяснит кто-то другой. — Мы за свою жизнь получаем огромное количество информации, но она хранится в пассивной памяти! То есть мы не помним того, что знаем!

— Как это? — не поняла Татьяна.

— Очень просто. Вы какой язык в школе учили?

— Немецкий.

— Читаете, разговариваете?

— Да ни черта.

— Вот! Но вы же учили слова и целые тексты!

— Само собой. Иначе как бы я четверку получила в аттестате? Я хоть и в деревне училась, но у нас школа самая большая в районе, учителя серьезные.

— Следовательно, все эти слова и тексты в вас есть! Они заложены, но не работают. Известны случаи, когда человек под влиянием шока вдруг начинал абсолютно свободно говорить на том же немецком или английском языке! И никакой фантастики — просто из его пассивной памяти высвободилось то, что он знал!

— А в футбол вот он играть вдруг начал, это как? — спросила Татьяна.

— И хорошо? — Кобеницын совершено не интересовался футболом, и события, связанные с триумфом и падением Гоши-футболиста, ему не были известны.

— Очень хорошо. Это не по-немецки говорить, это же навыки иметь надо, правильно?

— Да, — задумался Кобеницын. — С другой стороны, теоретически можно допустить, что любой, кто хоть раз смотрел футбол, может заиграть в него, как чемпион мира. Если ему внушить, что он чемпион. Известны случаи, когда под гипнозом люди на рояле начинали играть, хотя до этого только и знали про рояль, что клавиши черные и белые и что их много, — похвастался Кобеницын своим остроумием.

— Но я ведь не под гипнозом, — напомнил Георгий.

— Верно. У вас получается какой-то… синдром Феникса! — сделал открытие Кобеницын. — То есть попадаете в огонь — и заново возрождаетесь. Но не таким же, а новым. Сначала вы были совсем как ребенок, потом у вас был пубертатный период, переходный, а теперь вы явно взрослый человек! То есть вы за короткий период проходите все этапы человеческой жизни.

— То есть он следующий раз может стариком очнуться? — спросила Татьяна.

— Вряд ли. Но вы в любом случае, если что, сразу ко мне!

Проводив пациента, Кобеницын начал делать записи в истории болезни. Он чувствовал возбуждение и подъем. “Синдром Феникса” — отличный термин, да и само явление достойно внимания, тут материала не на кандидатскую, а на докторскую может хватить — если найти еще два-три подобных случая.

(Потом, дома, он перерыл ревниво все имеющиеся книги, отыскивая, не открыл ли кто уже это явление. И убедился — никто не открыл, он будет первым!)

А Георгию и Татьяне опять, как в прошлый раз, встретилась на выходе Лидия.

— Что-то вы зачастили! — сказала она вполне любезно и приветливо. — А я вот анализы сдаю, сахар в крови обнаружили. Что ж тут делать, значит, сладкая я женщина! — улыбнулась Лидия. И пошла дальше.

— Я ее знал? — спросил Георгий.

— Подруга моя.

— Какая-то… приторная какая-то женщина.

— Да? А тебе нравилась.

Георгий испуганно обернулся, Татьяна рассмеялась:

— Да нет, ничего такого не было!

После поликлиники Георгий выразил желание пойти в милицию и подать заявление — в письменном или устном виде, как примут.

— Не боишься? — спросила Татьяна. — Вдруг ты был вор, убийца, насильник? Тебя ищут — а ты сам явишься.

— Вряд ли, — усомнился Георгий. — Что-то не чувствую я в себе ничего такого. А если вдруг окажется — пусть. Лучше быть виновным, чем никем. Неужели не понимаешь?

— Да понимаю, — сказала Татьяна, хотя считала, что ни в милицию, ни в налоговую инспекцию, ни в иные прочие государственные органы не надо ходить, пока не позовут. Или в случае крайней нужды. Она ко всему так относилась. В той же поликлинике или больнице не была лет десять. Пойдешь — тут же найдут какую-нибудь болезнь. Бывает, конечно, прихватит слегка то там, то здесь. Или простуда, грипп. Но Татьяна знала только два лекарства, которыми лечила все: анальгин и аспирин. Ну и мед, конечно, и всякие травы.

В милиции их принял, естественно, Харченко.

Татьяна рассказала о том, что случилось.

— Ловко! — воскликнул лейтенант. — Людям весь футбол испортил — и забыл! Денежки слямзил — тоже забыл! Красота.

— Про то, что деньги украл, не доказано! — тут же возразила Татьяна.

— Ладно, — учел ее мнение Харченко, — спросим по-другому: о том, что тебя подозревают в краже, помнишь?

— Нет, — сказал Георгий. — А мы с вами были близко знакомы?

— С какой это стати? — Лейтенанта даже обидело предположение о близком знакомстве.

— Просто вы меня на “ты”, хотя значительно моложе меня, вот я и подумал…

— А как же тебя еще? Ты бомж натуральный, да еще без памяти!

— Я без памяти, но я не бомж, — возразил Георгий. — И если мы не были близко знакомы, потрудитесь говорить вежливо со мной как со старшим. К тому же вы на службе.

Он сказал это мягко, спокойно, но Харченко разозлился.

— Без вас знаю, что на службе!

(Но на “вы”, отметила про себя Татьяна.)

— Удобно устроился! — продолжал лейтенант защищаться с помощью нападения. — Украл — забыл! А потом убьем кого-нибудь — опять забудем! Мне бы так! Тут скажешь что-нибудь не то или обидишь кого случайно — мучаешься, переживаешь, — посетовал Харченко на свой гуманизм. — Совесть ест, ночей не спишь! — преувеличил он, ибо сном как раз отличался, по выражению его матери, убойным — пока не выспится, хоть по лбу палкой стучи, не встанет. — Счастливая жизнь!

— Не вижу ничего счастливого, — сказал Георгий. — Человек должен нести ответственность за свои поступки.

Харченко хмыкнул. Слова Георгия один в один совпадали с главным милицейским постулатом о неотвратимости наказания, но лейтенант никогда еще не встречал человека, который сделал бы этот постулат принципом жизни. Что ж, если у этого неопознанного гражданина, явившегося в новой ипостаси, есть странное желание нести ответственность (да еще не зная за что!), надо пойти ему навстречу!

— Хорошо. Я новый запрос пошлю. Я раньше на Мушкова посылал, на Колычева посылал, а теперь поступим по-другому: пошлю твою фотографию.

И направил их к штатному фотографу, который, однако, оказался занят и велел прийти завтра. Или послезавтра. Татьяна догадалась, дала ему пятьдесят рублей, и он нашел свободную минутку, снял Георгия.

Георгий маялся — очень хотел что-то делать, но не понимал что.