Алексей Слаповский - Синдром Феникса

Пока он никого в своей правоте убедить не может, но не отчаивается и внимательно следит за политическими событиями, ища в них намеки на то, что скоро его дело выгорит.

Сделавшись окончательным инвалидом, он увидел себя без средств (кроме единственной пенсии), без угла, без семьи. Поехал в Чихов к сестре, которую не видал уже лет двадцать. Оказалось: домишко сестры заколочен, сама она восемь лет как в могиле, а сын ее, племянник Одутловатова, Юрий Кумилкин (мужняя фамилия упокоившейся сестры) отбывает уже третий срок в тюрьме за аморальный образ жизни.

Одутловатов устроился в этом домишке, кое-как наладил быт, а тут явился и племянник. Сначала они ссорились, ибо каждый считал другого приблудившимся: дядя приблудился к дому, а племянник к дяде, “на все готовое”, как выразился Одутловатов, но потом примирились; Юрий, не любя и не умея работать, жил на дядину пенсию, а долгими вечерами без радио и телевизора они предавались рассуждениям о возможности как-нибудь хитроумным и чрезвычайным способом раздобыть много денег, чтобы снести свою хибару, построить на ее месте большой дом и устроить семейную гостиницу: племянник уверил дядю, что это самый надежный и выгодный бизнес из всех существующих.

Одутловатов, ответив на приветствие бомжа, остановился, опершись на палку:

— Сидишь? — спросил он.

— Сижу.

— Все равно ничего не высидишь. Я вот сколько лет мучаюсь. Я ведь дважды инвалид: с детства нога покалеченная, а потом радиации нахватался в зоне бедствия, сам понимаешь, о чем речь. Мне должны две пенсии платить, если честно. Так докажи им!

И старик пустился подробно рассказывать бомжу о своих мытарствах. Тот слушал внимательно, с интересом, не все понимая, но всему сочувствуя.

Тут показался Юрий, голый по пояс и в шортах. Крикнул дяде:

— Ты еще тут? Душа же горит!

— Иду, иду! — отозвался Одутловатов.

И поковылял по улице.

А Юрий приблизился к бомжу и задал тот же вопрос, что и дядя:

— Сидишь?

— Сижу.

— Нечего тут рассиживать! Тут местные люди живут, а ты кто?

Показалась Татьяна с пустой тележкой.

— Привет, Тань! — махнул ей рукой Юрий. — Это что за личность?

— Не знаю, — сказала Татьяна, заходя в калитку.

Юрий, постояв немного, тоже ушел. Ему бы и хотелось поссориться с пришельцем, но для этого нужно видеть энергию отпора, сопротивления, а у бомжа ни отпора, ни сопротивления не наблюдалось.

Толик проснулся и улетучился, не убрав постели.

Костя спал, уронив голову на стол. На мониторе застыла картинка. Татьяна взяла сына под мышки, повела к постели, тот упал. Оглядев картинку, Татьяна нажала на клавишу, и картинка ожила — застрекотали выстрелы, повалились враги, полилась кровь. Татьяна испугалась и выключила компьютер.

Вечером семья ужинала, и Костя, только что приехавший на своем велосипеде с дальних прудов, спросил:

— Мам, а че за мужик там у забора сидит? Весь день сидит!

— Да бомж какой-то. Нищий.

— Шугануть его?

— Ну, шугани, — разрешила Татьяна. — Только культурно.

— Это мы можем! — выскочил Костя из-за стола.

Толик, естественно, помчался за ним.

Костя подбежал к человеку и строго спросил:

— Мужик, ты че сидишь тут? Давай иди отсюда!

— Куда?

— А куда хочешь!

— Я никуда не хочу, — улыбнулся бомж.

— Ага, культурно не понимаешь?! — завелся Костя. — Сейчас будет некультурно!

Толик подобрал с земли палку и подал ее Косте. Тот схватил ее и крикнул:

— Считаю до трех!

Но Татьяна, вышедшая из калитки, осекла его:

— Э, э, орел! Брось палку!

— А он слов не понимает!

— Ладно, идите в дом, остынет все! И так целый день шалаетесь не евши! Идите, я сказала!

Толик и Костя, лишенные развлечения, неохотно пошли к дому: не слушаться мать они опасались. За ней не задержится и по затылку треснуть.

— Ну? И что будем делать? — спросила Татьяна. — Чего ты пристал ко мне, чего ты от меня хочешь?

— Есть хочу, — ответил бомж.

— Ага, конечно!

Татьяна подумала.

— А если вынесу тебе поесть — уйдешь?

— Почему? — не понял бомж.

— Потому, что ты тут не нужен мне!

— Почему?

— Он еще спрашивает! Ну, тогда извини! У меня терпение не безграничное, особенно на мужчин! — Татьяна достала старомодный мобильный телефон, нажала на кнопки. — Здравствуйте! Милиция? Тут человек, он хулиганит! Пристал ко мне и не уходит. Не напал, но может. А? Нет, я что, должна ждать, что ли? Вы тоже совесть имейте! Я не кричу, а… Да не знаю я, кто у нас участковый, я в глаза его не видала сроду! А? Садовая, тринадцать. Татьяна Лаврина. Вам-то какая разница? Ну, тридцать пять. А что, к пожилым не приезжаете?.. У вас тоже голос молодой. Двадцать пять? Я где-то так и думала… Мы что, об этом будем говорить вообще? Спасибо, жду.

Татьяна отключилась и сказала бомжу:

— Слышал? Я тебе по-человечески советую — лучше уйди. Понял?

Но бомж остался сидеть, словно не осознал опасности.

Через полчаса к дому Татьяны подъехал милицейский “воронок”.

Из него вышли двое: лейтенант Харченко и сержант Лупеткин. Оба молоды, Харченко высок, строен, обаятелен, что среди милиционеров тоже встречается, а Лупеткин коренаст и неказист; в силу внешних данных и звания он зато был больше предан службе.

Татьяна встретила милиционеров. Харченко осмотрел ее с преувеличенным удивлением:

— Это вы звонили?

— Я.

— Вы говорили — вам тридцать пять. Я бы и тридцати не дал!

— Спасибо, — сказала Татьяна, не принимая игривого тона, и напомнила о деле:

— Вот — сидит.

Лупеткин подошел к бомжу:

— Гражданин, встанем, пожалуйста!

Тот встал.

— Документы, пожалуйста!

— У меня нет, — улыбнулся бомж.

— Какая неожиданность! — изумился Харченко, весело глянув на Татьяну. — Это почему же?

— Не знаю.

— Опа, как интересно! — съехидничал Лупеткин. — А чего ты жженый такой? Горел, что ли?

Бомж осмотрел себя и не ответил.

— А откуда сам-то вообще? — продолжал допрос Лупеткин.

— Не знаю.

Лупеткин посмотрел на Харченко.

— Взять-то мы его можем, — задумчиво сказал Харченко. — Вас Татьяна зовут?

— Ну, — сказала Татьяна, не понимая, какое это имеет отношение к делу.

— Таня, суть следующая: мы его можем взять, нет проблем. Но отпустим.

— Почему?

— Указание есть: если бомжи не местные, не задерживать. Они зимой все равно исчезают или замерзают. А содержать у нас негде.

— До зимы, что ли, его терпеть?

— А он угрожал или еще что-то?

— Да нет, просто сидит. Как псих какой-то.

— Действительно, какой-то заторможенный. Не могу его взять, Таня. А препроводить куда-то без документов невозможно… Вы здесь живете, в этом доме?

— А где же еще?

— Одна? — заботливо уточнил Харченко.

— Дети. Два мальчика.