Сэм Хайес - Моя чужая дочь

Руби давно сняла наушники и проспала почти всю дорогу, измотанная бессонной ночью. Когда Роберт снизил скорость, она заерзала, приподняла голову, потерла лицо.

— Куда это мы, пап?

— Повидаться с человеком, который ждал встречи с тобой целых тринадцать лет.

Как ни странно, больше Руби вопросов не задавала.

Попетляв по городу, свернули на улочку из стандартных домишек. Вечернее солнце метало стрелы вдоль улицы, отражаясь от капотов и ветровых стекол припаркованных автомобилей. Роберт опустил козырек и покатил вдоль тротуара, выискивая, где бы приткнуться.

Довольно скоро «мерседес» удалось втиснуть меж двух машин. Роберт заглушил мотор и вышел. Руби не шелохнулась. Он открыл заднюю дверцу, заглянул в салон, осторожно погладил девочку по голове. Она взмокла, волосы прилипли ко лбу. Черные волосы. Совсем как у ее матери, Черил. Полусонный взгляд Руби скользнул вдоль улицы, и Роберт прочитал в глазах девочки удивление: куда ты меня привез?

Домой, безмолвно ответил Роберт. Я привез тебя домой.

У этой девочки должна быть мама. Каждое мгновение своей жизни Руби должна знать, что безмерно любима той матерью, с которой останется. Мысль о том, что это может быть не Эрин, а другая женщина, едва его не убила. Мысль о том, сколько страданий выпало на долю Черил, переворачивала ему душу.

Последние несколько дней он только и делал, что примерял на себя всю гамму эмоций, пережитых Черил за тринадцать лет: чувство вины, презрение к себе и страшная боль утраты, обида и гнев на свой жребий. Теперь же ему предстояло оказаться на месте Эрин, когда ее арестуют, отдадут под суд, приговорят.

Черил и Эрин. Две женщины, две матери. Они обменяются судьбами.

Наказанием для Эрин станет не тюрьма, а потеря Руби — вот что сильнее всего терзало Роберта.

Ну а Руби… Со временем она поймет. Рана постепенно зарубцуется. Руби узнает свой настоящий день рождения, и какой погодой встретил ее этот мир, и что сказал ее папа, впервые взяв дочь на руки… Черил сможет описать каждый день жизни Руби, но лишь до ее восьми недель. А дальше все вопросы только к Эрин.

Даже если Руби останется здесь, я все равно смогу ее видеть. Понадобится — через суд потребую свиданий. У Роберта мелькнула мысль представлять Черил в суде, но он ее тут же отбросил. Слишком похоже на дело Боуменов. Если на месте Мэри окажется Эрин, чем он сам будет лучше Джеда Боумена?

— А где мы? — Руби вылезла из машины и одарила Луизу хмурым взглядом. — Я хочу к маме.

Роберт вздохнул. Знала бы она, что попала в самую точку.

— А я хочу тебя кое с кем познакомить.

Взяв девочку за руку, Роберт повел ее к дому номер 18. К дому Черил, где когда-то жила и она сама. Набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание. И постучал в дверь.

Старенький «форд-эскорт» протарахтел по улице: стекла опущены, музыка гремит во всю мощь.

Черил не открывала. Роберт стукнул еще раз и посмотрел на часы. Половина девятого, еще светло и далеко до вечерней прохлады.

— В «Оленьей голове», — прошептал он, так и не дождавшись ответа на стук.

Путь не близкий, но выбора у Роберта не было. Он как-то не предполагал, что может не застать Черил дома. Пока Луиза и Руби ждали в машине, Роберт вошел в пивную.

— Не подскажете, Черил Варни здесь?

На этот раз клиенты не осаждали девушку за стойкой — бар был почти пуст.

— Не-а, — отозвалась она меланхолично, натирая полированное дерево. — Сегодня не будет. Она вообще только раз в месяц приходит. Вот, забыла позавчера. — Девушка нагнулась, покопалась под стойкой и выпрямилась с коричневой сумочкой в руке. — Вы ее скоро увидите? Может, отдадите?

Роберт округлил глаза, словно Черил забыла в баре «Оленья голова» собственную ногу.

— Да, конечно. Собственно, я ее уже сегодня увижу.

Барменша пожала плечами и протянула ему сумку.

— Удачи. — Роберт ретировался, пока она не передумала.

Прислонившись к багажнику «мерседеса», Роберт открыл сумку и заглянул внутрь. Краешком глаза заглянул в жизнь, разрушенную его женой.

Сверху лежал небольшой кошелек. Роберт отстегнул кнопку и увидел фотографию младенца — точно такую же, как в газете со статьей о похищении дочери Черил. Застегнув кошелек, он бережно опустил его на дно сумки, как будто уложил ребенка спать. Чековая книжка, водительское удостоверение, расческа и два тюбика помады. На самом дне, под упаковкой бумажных носовых платочков, ключи. Брелоком служила крохотная рамка с другим снимком того же младенца.

Роберт убрал ключи в карман и улыбнулся. Теперь двери дома Черил Варни для него открыты. Можно войти и подождать хозяйку.

Мы ужинали в итальянском ресторане. Вечером того самого дня, когда познакомились. Пожалуй, неприлично быстро, но ведь он сам предложил. Магазин я закрыла на полчаса раньше, чтобы собраться без спешки. Подумать только, первое настоящее свидание! Мне было двадцать восемь лет — правда, эту цифру знала одна я, для всех остальных мне исполнилось тридцать два, краденый паспорт сработал, — а я еще не встречалась с человеком, который мог по-настоящему меня полюбить. Помню, я все твердила себе: смотри не ляпни под конец, сколько с него за услуги. Руби я оставила под присмотром соседки снизу. Такая милая дама, она сразу к нам прониклась. И в тот вечер вопросов не задавала.

— И для кого же был первый букет? — спросила я с улыбкой, склонив голову набок.

— Для моей секретарши. У нее день рождения.

— А мне еще никогда не дарили цветов. Так что и у меня как будто день рождения!

Тот букет, что Бекко прислал мне в Брайтоне, не в счет… Но мое признание, должно быть, прозвучало дико. Чтобы женщине ни разу не подарили цветы?

За ужином — я что-то жевала, от волнения не ощущая вкуса, — он рассказал мне, что работает в юридической фирме, что был женат. Глядя куда-то в пространство, добавил негромко, что недавно овдовел. Я не спросила, от чего умерла его жена. Потом признался, что любит играть в сквош, а еще любит кино. Живет он в Фулхэме. Он вел себя как джентльмен. За ужин расплатился сам. А когда вышли из ресторана, поцеловал меня.

Он очень старается этого не показывать, но я-то вижу: от Бакстера осталась только половинка. Никто не заменит ему Патрика.

Он рад нам, вместе с нашими набитыми сумками, словно всегда подозревал, что мы вернемся. Он суетится, угощая нас оладьями с сиропом, и настаивает на добавке. На щеке и шее у него розовеют шрамы, но мы молчим о пожаре. Все было сказано в письмах.

— Не понимаю и никогда не пойму, Эрин. — Он ерошит мне волосы жестом, дозволенным только отцу. — Отправлю-ка я тебя назад, вот что я сделаю. Нельзя же вечно бегать, детка. Муж у тебя прекрасный…