Джузеппе Куликкья - Всё равно тебе водить

Для начала он дал мне сделать триста ксерокопий.

Второго отказника звали Паскуале(17). С виду он казался тихим и серьёзным.

Носил бороду и длинные волосы. Первые дни мы особо не разговаривали. К тому же, Волчино со своими ксерокопиями не дремал. Я не мог отойти от ксерокса.

Вынимая один лист и вставляя другой, я частенько видел Паскуале, читающего газеты.

Обычно, когда он приходил в офис, их у него было три: «Туттоспорт», "Газетта делло Спорт" и "Коррьере делло Спорт". Хотел быть в курсе событий.

— Ты за какую команду болеешь? — спросил он меня однажды.

— Честно говоря, я не очень слежу за футболом. Скажем так: мне нравится «Гамбург».

— "Гамбург"? А почему?

— Он побил «Юве» в финале Кубка чемпионов. Мы в школе страшно смеялись.

— Какую ты школу окончил?

— Я геодезист. Сейчас учусь в Университете.

— Я тоже.

— Да? А на каком факультете?

— Архитектура.

— Сколько ты экзаменов сдал?

— Десять.

Он меня обошел.

— Поздравляю, — сказал я ему.

— Ну, проучился же я уже немножко.

— А сколько?

— Десять лет.(18)

Паскуале был ненамного старше меня. У меня еще всё впереди. За разговорами выяснилось, что у него есть жена-немка, Саския(19). Она стала помогать ему с деньгами на учебу еще до свадьбы. Благодаря жене Паскуале никогда не работал.

Молодец парень! В двадцать девять лет это была его первая служба. Мы стали вместе ходить в столовую. После обеда он всякий раз настаивал, чтобы мы зашли в его любимый зал игровых автоматов на виа Гарибальди. Паскуале зациклился на электронных играх. Часто около пяти, когда пора было уходить, он звонил жене:

"Чао, Саския, это я(20). Знаешь, просто говорить не могу, так вымотался.

Весь день вкалывал как негр. (Самое большее, что он сделал — прочитал газеты и перекинулся в карты с уборщиком.) Знаешь, я хотел сказать, что задержусь, у нас здесь такой завал, прямо не знаю, когда вырвусь. Конечно. Чао. Ну разумеется люблю. Конечно. Чао."

Потом мы мчались вниз по лестнице и шли играть в "Космических пришельцев"

на виа Гарибальди. По дороге Паскуале говорил мне об экзистенциальных проблемах, которые его осаждали.

— Знаешь, я чувствую себя немного виноватым.

— Потому что живешь за счет жены?

— Да брось. Я вот уже две недели не могу набрать больше сорока тысяч очков(21).

После Пасхи нашим основным занятием, помимо ксерокопий, стало отвечать на телефонные звонки. Звонили нам очень много. По большей части из школ, в которые мы направляли цыганских детей. Цыгане детей в школы посылали иначе им просто не разрешали жить в своих автофургонах на пустырях вокруг города. Проблема была в том, что школы не хотели принимать цыганских детей, цыганские дети не хотели ходить в школу, родители итальянских детей не хотели, чтобы их дети ходили в школу вместе с детьми цыган, родители-цыгане хотели, чтобы дети воровали, а не ходили в школу. Порою из-за телефона мы всё утро не могли даже сходить пописать.

Разумеется, самым трудным и стрессовым моментом в этой работе были учительницы.

— Алло, это СОБАК?

— Вас слушают, говорите, — почти лаяли мы в ответ.

— Здравствуйте, я преподаватель из Абруцци, я работаю с кочевниками.

— Да-да, синьора, мы знакомы.

Еще бы! Она звонила изо дня в день.

— Сегодня дети цыган пришли в школу испачканными.

— Дети часто приходят в школу испачканными, синьора.

— Да, но сегодня у них были ещё и бородавки!

— И что?

— Я не хочу, чтобы у меня в классе были дети с бородавками. То есть, мамы других детей возражают, чтобы цыгане были в контакте с их детьми.

— Я понимаю, синьора. Медицинский осмотр по поводу бородавок будет проведен на следующей неделе. Скажите мамам, чтобы они подождали еще несколько дней.

— А вдруг и я подцеплю эти бородавки? Я совершенно не намерена так рисковать!

Но случались не только бородавки.

— Алло, это СОБАК?

— Да, синьора, говорите.

— Я преподаватель из Пульи. Дайте пожалуйста вашего руководителя.

Старая лиса Волчино велел нам тщательно фильтровать телефонные звонки.

Особенно из школ…

— Сейчас его нет на месте, синьора. Говорите, я оставлю ему на столе записку.

— Сегодня цыганские дети пришли в школу без завтраков.

— Так. И что?

— Остальные дети жалуются, им страшно, как бы цыгане не украли их завтраки.

— Понятно. И что, по-вашему, мы должны делать?

— По-моему, вы должны купить детям завтраки, прежде чем отправлять их в школу.

— Но мы же не мама для всех этих детей!

— А мне как прикажете поступить?

Удавиться! Но разве от них дождешься. Наоборот, без конца продолжали подавать признаки жизни, просто пугающие.

— Алло, я попала в СОБАК?

Это из Абруцци, та самая лоханка.

— Вас слушают, говорите.

— Знаете, чтобы проверять тетради цыганских детей, мне пришлось купить пару перчаток.

— Пару перчаток?

— Вот именно. Лично я не хочу подцепить бородавки.

— И что?

— Я заплатила за них пять тысяч лир(22). Бухгалтерия отказывается мне их возместить. Вы должны мне их вернуть.

Трёхнутые.

Каждое утро была одна и та же история. Мы приходили в офис, и начиналось:

— Алло, это СОБАК?

— Вас слушают, синьора, говорите.

— Я преподаватель из Калабрии.

— Да, синьора.

— Сегодня цыганские дети опоздали в школу.

— Понятно.

— Цыганские дети не должны опаздывать в школу.

— А разве другие дети никогда не опаздывают в школу?

— Другие дети — не цыгане.

— И какое это имеет значение?

— Вы должны позаботиться, чтобы по утрам они просыпались вовремя.

Я ушам своим не верил.

— Что-что?

— Вы должны будить их по утрам.

— Синьора, мы государственное учреждение, а не мать Тереза.

— Я сообщу директору. Я это дело так не оставлю, вот увидите.

Школы, между прочим, тоже работают восемь часов. И продолжалось это весь день.

Через какое-то время я понял, почему Волчино писал своё имя на каждой принадлежащей ему вещи и настаивал, чтобы с каждого документа делалось несколько копий. У него была мания порядка. И очень навязчивая.

Однажды я не заметил, как в ксероксе кончилась бумага. Меня, как обычно, держала на телефоне какая-то учительница, как вдруг ко мне подлетел Волчино. Весь багровый.

— ТЫ ОБЯЗАН СЛЕДИТЬ ЗА КСЕРОКСОМ, ЯСНО?! — заорал он мне в лицо.

Из трубки в это время неслась ураганная речь училки. Я пытался объяснить ей, кто такие однофамильцы. Мы не записывали дважды одного и того же ученика, их было двое, и если при перекличке в классе всегда оказывалось на одного цыганенка больше, дело тут было скорее в ней самой.

— Слушайте, мне не надо, чтобы вы меня учили! — говорила мне будущий нобелевский лауреат.