Зуфар Гареев - Показания Шерон Стоун

– Так… Сейчас… Разминочка для ума… Для логики… – Читает с осмысленностью. – «Содержимое солонки». Правильный полезный вопрос. Куда ж без соли? Груздь без соли не хрустит.

Вписал ответ.

– А если груздь не хрустит, то какой же это груздь, спрашивается? Нахрен такой груздь человечеству нужен, правильно? «Кучка земли, которую родила мышь».

Кузнецов задумался.

– Вот так сразу, японский городовой. Сразу фига в кармане. Еще размяться не успели. Мышонок, что ли? Нет, четыре буквы…

Расхаживает.

– Значит, кучка земли. Мышонок, значит, умер. Закопали. Гроб… Точно гроб! – Вписывает. – А вот и не гроб! Значит, могилка? Только букв много…

С недоверием вертит в руках книжицу:

– Кундеев!

Кундеев подтянулся для мозгового штурма.

– Вот слушай, кучка земли…

Кузнецова вдруг осеняет:

– Ты мне что купил, едрит-кудрит! «Русские горки»? На хрена мне эти горки? А где «Самовар»?

– Не было.

Кузнецов заглядывает в ответики.

– «Гора».

Отшвыривает книжицу.

– Гора – это кучка земли?

Грохочет:

– Ну, бля, русские горки! Кучка земли! Ну-ка, позови этого дурака!

Появляется Жуликов.

– Вызывали, товарищ полковник?

– Кучка земли, которую родила мышь.

– Гора.

«Ну, дурак!»

– А скажи мне теперь Жуликов: почему гора – это кучка земли?

– А что? Почему не кучка?

– Вот для таких идиотов составляются кроссворды, понял, Кундеев.

– Так точно.

– И так все у нас в стране, все! Один дурак без образования пишет, а второй дурак без образования типа этого – разгадывает.

– Да какое тут образование. Чутьем надо брать.

Кузнецов садится потрясенный.

– Все, уйди Жуликов! Я тебя сегодня еще не видел, но уже не хочу видеть! Не-хо-чу!

В своей простенькой комнатке Петр Иванович Зубок, как правило, теснится за краешком стола. Комната вся заставлена книгами до потолка; Петр Иванович – большой книгочей со стажем. Перед ним – амбарная книга, куда он записывает свои размышления о развитии русской философской мысли. Но сегодня ему мешает рыдающий внук Мишаня.

– Я не буду менеджером! Не буду!

– Ну, программистом… Или звездой ток-шоу…

– Дедушка, я хочу быть убийцей!

Он швыряет красный джип на пол:

– Убийцей!

– Ну хорошо, убийцей.

Внук успокаивается.

– Деда, а расскажи, как ты чик-чик – и готово. Как языка брал, расскажи.

– Да чего тут рассказывать? Ну вот, он стоит на посту, фриц-то. Я сзади – раз! Ножом по горлу – и готово.

– И понеслась душа в рай? А крови как из барана?

– В рай.

– А крови как из барана!

– Как из барана. Теперь иди, не мешай дедушке.

Петр Иванович выпроваживает внука и принимается писать, проговаривая вслух прелесть отточенной фразы.

– Темна русская ночь и загадочна, отмечает Соловьев, продолжая Ключевского…

Он открывает закладку другой книги, разговаривая с персонажами русской философской мысли любовно, как с живыми внучатами:

– А Бердяев-то подъелдыкивает: темна, мол, ни зги не видно, никакого смысла… Темно, мол как у негра в одном месте…

Старик потирает руки и начинает привычную полемику, подняв палец вверх.

– Про негра… и про его анальное отверстие мы и без Вас знаем, господин Бердяев… Тоже мне метафора – анальное отверстие негра… Знаем, заглядывали…

Закрыл глаза и предается воспоминаниям:

– Вот стоит фашист на ветру, ежится и думку думает: темна эта гребаная русская ночь, темна и загадочна…

Порывисто чего-то записывает.

– И правильно он ежится. Ибо смерть чует.

Подумав, Зубок выпивает стопку коньячка.

– И чует он правильно… Сколько я их вот этими руками…

Оглядывает руки:

– Двести… Триста… Как полоснешь – точно кровь как из барана!

Грозит пальчиком в глубину истории, в лабиринты русской философской мысли:

– Так-то вот, многоуважаемый господин Бердяев. Задом негра меня не спугнешь…

Снова вбегает Мишаня – весь в дедушкиных медалях, но опять в слезах.

– Бабушка говорит, что я стилистом должен стать.

Он плюет в сторону двери:

– Тьфу! Тьфу! Чтоб ты сдохла! Дедуля, ты прав – она совсем безмозглая!

– Ну, а я про что? Стилистом… Секс-меньшинства нам ни к чему! Не за это кровь проливали!

Мишаня возле уверенного правильного деда успокаивается.

– Деда, а на зоне ты как чик-чик?

– На зоне-то? На Колве семь человек, чик-чик – и готово… На Лысьве шесть человек… На Трактовой тоже одного. Чисто так… Бритвочкой чик по горлу! И полетел человечек в рай, с Богом здороваться.

– Ой, страшно… А кишки куда? В магазин?

– А то! На дамские сумочки… Приходит дамочка в магазин и говорит: дайте мне вон ту сумочку… Из кишочков, которая слеплена…

Мишаня заливается:

– Из кишочков, ух ты…

– Ну да… Я за нее большие деньги заплачу. О-о-о-очень большие.

– О-о-о-очень большие… – тянет внук.

– И вот пришла дамочка из шоппинга, а ночью кишочки стали ее душить. Выползли из сумочки – и давай душить… А теперь иди, дай мне еще поработать…

Выпроваживает к двери, внук упирается:

– Дедушка, еще! Еще! Как они ее душили?

– Потом, потом…

Мишаня рыдая, барабанит с той стороны двери:

– Дедушка! Ну, дедушка!

– Петруша, Людмила Алексеевна, пришла! – доносится голос супруги.

На кухне, мило и душевно чаёвничая, обо всем и договорился Зубок с безутешной Людмилой Алексеевной.

– Сумма моя Вас не смутила? – спросил он сочувственно напоследок.

– Да какая тут сумма, Петр Иванович, когда речь о любви?

– И то верно. Когда любовь – никаких денег не пожалеешь.

Он смущенно и галантно кашлянул:

– Одна маленькая деталь. Во имя безопасности предприятия нашего, только голова останется в целости и сохранности. Все остальное – увы… К Богу полетит в первую очередь.

Подумал и добавил:

– Оно и понятно – заждался он.

Оживленно потер руки:

– Ух, какой кураж пошел!

Действительно, в лице этого невзрачного старика вдруг появляется какая-то отрешенная тихая маниакальность прирожденного убийцы – самый настоящий кураж!

Петр Иванович наливает себе маленькую стопку коньяка, выпивает и блаженно закрывает глаза, не обращая внимания на изумленную супругу Вонялы и не слыша ее вопрос, который она повторила дважды:

– Только голова? А остальное?

– Вот и хорошо… – продолжает старик. – Коньяк для чего? Чтобы кровушку погреть стариковскую… Сколько во мне ее осталось – два стакана? 71 год мне уже, Людмила Алексеевна… Возраст чистого искусства, так сказать.

Переходит на очень доверительные интонации:

– Я ведь во имя чего все это делаю? Во имя чистого искусства трупики я добываю… Прирожден, я так сказать, убивать. Но только никому до этого дня не рассказывал.

– Никому? – потрясенно уточняет Людмила Алексеевна.