Зуфар Гареев - Показания Шерон Стоун

– И что?

– И вы от этого получили в душе удовлетворение.

– Я – удовлетворение?

– Да. Все мужчины получают удовлетворение, когда видят несколько меньший член другого мужчины в бане.

– Кто Вам сказал?

– Фрейд.

– Я никогда не был в бане с другими мужчинами.

– А что Вам мешало? Тайный страх?

– Не знаю.

– Но вы могли там оказаться и получить удовлетворение. Это не трудно представить.

– Ну, хорошо! Я оказался там и получил удовлетворение. – Из Чепеля сарказм хлещет через край. – Как всякий латентный гомосексуалист. Кто это сказал?

– Фрейд, конечно.

Между тем вдруг наступил неожиданный просвет в этом дурацком абсурдном деле. Понятно, что ликованию не было предела!

Иван Макарович стоит навытяжку с телефонной трубкой в руке. Звонок из о-о-о-очень высоких инстанций.

Кузнецов вдохновенно, с замиранием отвечает:

– Есть! Так точно! Немедленно!

Кладет трубку, трижды ее поцеловав, на цыпочках выходит в коридор.

Толкает первую попавшуюся дверь. Это кабинет Жуликова.

Жуликов оформляет протоколы допросов. На стене – портрет Председателя Правительства.

Кузнецов аж приплясывает от счастья.

– В Генпрокуратуру дело забирают, так-то вот! – Крестится. – Отвели чуму! Понеслась изба по кочкам!

Снова крестится на портрет Председателя, но вдруг становится строг.

– Жмуриков, это что?

– С Президентом хочу быть, Иван Макарович, как всякий гражданин…

– Гражданин? С Президентом хочешь быть? Во-первых, это не Президент, а Председатель…

– Дык поху! Одна байда.

Кузнецов берет со стола папку – и ахнул этого негодяя Жуликова по голове!

– Во-вторых – а он с тобой хочет быть?

Жуликов потирает тупой шарабан:

– Да я ж просто…

– Думай, что говоришь! Чтобы ответил мне на вопрос: а Президент хочет с тобой быть? Завтра с утреца коротенько доложишь.

Жуликов вяло еськает и снимает портрет Председателя, вешает портрет Кузнецова.

Кузнецов одобрил:

– Правильно. Не дорос еще.

Уходит, бормоча:

– С Президентом он хочет быть… Я может тоже хочу. Но всегда подумаю: а он хочет? Он-то хочет со мной быть?

Возвращается в кабинет, мурлыча:

– В Генпрокуратуру… В Туратутуру – страшную дуру … Вон как в рифму пошло!

Светочка интересуется:

– Кундеева звать?

– Зови!

Кундеев подтягивается незамедлительно.

– Фу! Вот и не верь после этого всяким силам! – доверительно сообщает Иван Макарович. – Я ведь к колдуну ходил. Обещал он напустить кой-куда астралу всякого. Напустил, без дураков! Точно на тыщу рубликов напустил, отработал без обмана.

– Я тоже молился. Вернее, жена ходила свечку ставить. Значит, отправляем?

– Отправляй немедленно! А то еще передумают.

– Не передумают. Дело большой политической важности. Это их компетенция.

– Вот и я говорю. «Олигархи рвутся в Кремль»! А мы здесь при чем? Не к нам же рвутся они, логично? Как гора с плеч.

– Уже лет двадцать как рвутся, Иван Макарыч. Все прорваться не могут…

– Правильно, пусть сами разбираются. Не хватало нам еще тут политики. – Он смеется как ребенок: переливчато, высоким голосом. – А еще и порнография, епт! Это ведь какая смесь получается?

– Вот именно, смесь получается по самое не балуй!

– Фу, аж сердце защемило… Ну-ка, налей мне лекарство.

Кундеев наливает стопарь, Кузнецов пьет, дико вращает глазами.

– Это ты правильно рецепт подобрал, наш рецепт.

– Да уж стараемся…

– Видишь, Кундеев, как трудно выйти на пенсию с почетом. Так и норовят подставить, причем, все! – Бухнул кулаком по столу. – Все как один! Человек человеку – волк, а не товарищ.

– Ясный пень.

– Вот откуда она свалилась на мою голову, эта Трегубова? За что?

– Ну теперь отвязалась. Секс, понимаешь… Чума это, а не секс!

– Да у нас тут круглые сутки секс, если разобраться! Да еще она лезет со своей ЖПО. Иди. – Окликает на пороге. – Немедленно загрузи Чепеля делом! И кроссвордик мне с утреца не забудь подкинуть – умный, заковыристый…

Он шевелит пальцами в воздухе:

– Чтоб мозги размять как следует.

– «Тещин язык»?

– Нет, давай «У самовара».

Мурлычет, игриво шевеля пальцами в воздухе:

– У самовара я и моя Маша… Ну, пронесло так пронесло!

Потом грозит кулаком невидимому врагу, вертит фигой:

– На! На, козел! Лажанул!

Как известно, нет ничего слаще голосов влюбленных в ночной тиши, это всякий поэт знает. Как дрожат их сердца, как вздымаются перси, горят огнем ланиты…

– Давай тогда попробуем так… Значит, я – мороженое, ты купила и начал лизать. Нет, я – банан. Ты купила, почистила и взяла в рот…

– Если бы ты был незнакомый мужчина, тогда еще может быть. Но ты – мой любимый.

– А вот Зизи… – в который раз устало повторяет Чепель.

– Вот и иди к ней – вытворяй с ней все такое! У нее на лбу написано, что она шлюха! А я нет! Я – невеста, у нас должно быть все красиво!

– Она не такая! Она честная и хорошая!

Чепель обиженно одевается, спускается во двор. Бредет на знакомую детскую площадку, садится на качели.

Как всегда тут трутся какие-то малолетки. Включена музыка, льется читка.

Малолетки подхватывают:

Солист жжет дальше:

Хор:

– Эй, детки, вы чего? Какие еще буфера?

– Ну, буфера… Ну, шары такие у Вички… Классные, короче!

– А ну брысь по домам!

Малолетки нехотя уходят, бурча:

– Запарил…

Уже второй час Вика одна.

В трубке мамин голос.

– Так он у нее? У красавицы этой заморской?

– Мама, ну он не может, чтобы не сунуть женщине черт знает куда… Черт знает куда!

– И чего он там нашел? Ты в душу загляни, а не туда, правильно?

– Правильно. Оттуда выходит какашка.

– Вот именно, больше ничего не выходит! Тьфу, все они козлы доча! Знаю – жизнь прожила. Ну ладно, пусть дурь-то выплеснет раз так…

Вика молчит.

Мама охает:

– Ой, развратный, ой, развратный до чего… Хоть и выгодный жених, а развратный… Или отправить его в Бронницы к себе, как думаешь? На черта сдался нам муж такой, как думаешь?

Макс удивленно встречает Чепеля в своей холостяцкой квартире на Бауманской. С чего это Чепель приперся с букетом цветов?

– Это ей? Слушай, ну тебя глючит.

Чепель молчит.

Макс хихикнул.

– Или мне? Я еще не менял ориентацию.