Зуфар Гареев - Показания Шерон Стоун

– И чего?

– Мне Буренкова говорила… И эта говорила, как ее… Элеонора… И девки с Таганки говорили… Особенно эта, косенькая…

– Чего говорили?

Семик показывает пальцем вниз:

– Ну, что это…

– Да ладно, не тот базар ты слушаешь! – Разлил. – Давай лучше за Григория…

Выпили мирно, но Семик опять тупо гнет свою линию, не угомонится никак:

– Слышь, Темик… Мне Буренкова говорила, что у тебя того… Ну, не фурычит у тебя там… А если у тя на пол-шестого, так может мне поджениться? Чего девку зря упускать? Мы ж одна команда.

– У меня там в порядке. С чего ты взял?

– Ну, Буренкова говорила… И девки с Таганки болтали… Особенно эта, косенькая… Как ее…

– Не могла Буренкова такое сказать. Она баба, что надо. Не говорливая.

Семик долгим взглядом смотрит на друга.

– Сказала же. Позавчера сказала.

– Слышь, друган. Помолчал бы, а? Тут такое дело, Григорий катанул, а ты?

– Скажи как мужик мужику: как тебе жениться, если у тя на пол-шестого, а? Давай, лучше я подженюсь.

– Че ты заладил: пол-шестого, пол-седьмого! У тя самого как?

Холодок прошел по спине Семика.

– Спроси у Буренковой! У косенькой этой спроси тоже…

– А я уже спрашивал. Да говорить не хотел. Вслух-то.

Семик занервничал:

– Чего ты спрашивал? Чего она сказала?

– Плохая новость, брат, – трезво и холодно сказал Темик. – Не фурычит у тя.

– Брось, друг. Не могла она такое сказать.

– Ну, извини…

– Врешь! А у тя точно не пашет!

Темик крепко сует обнаглевшему товарищу в рожу кулак, Семик отлетает.

– У кого не пашет?

– Да у тя! Давай я подженюсь, друган! Я – профпригодный!

От следующего удара по фейсу он отбегает по другую сторону гроба.

Темик надвигается.

– Вот оно чего! – Достает нож. – Вальс Мендельсона, значит, слышишь? Кремлевским небожителем хочешь стать, как говорят…

– Темик, не подходи! Ща гроб катану! Стой на месте!

– Катай! Но я тебя ща к Амфитамину отправлю. Ты меня знаешь.

– Темик, катану!

– Катай!

Семик, бурно крякнув, сталкивает гроб на Темика.

Глухой стук, из гроба вываливается Амфитамин. Вернее, верхняя половинка, что осталась от него.

– Вишь, катанул! – визжит Семик.

– Да я тебя ща за Амфитамина… За Григория-то!

Он отбрасывает нож, голыми руками идет на Семика и наваливается. Завязывается нешуточная возня. Наконец Темик заваливает друга на живот, садится сверху и начинает стучать головой Семика об пол.

– У кого не пашет? У тя самого не пашет! Давно тя надо было замочить… еще в 91-ом… Да пожалел!

Неожиданно Семик вырывается и заваливает Темика. Точно также начинает стучать друга головой об пол.

– На кого ты руку поднял? – истошно визжит Семик. – Я тя из помойки вытащил, забыл? Я тя с Амфитамином познакомил, забыл?

Тем временем вошел молча дворецкий. Сама скорбь.

Он укладывает Амфитамина в гроб и пытается в одиночку втащить гроб на постамент.

Друзья смущенно поднимаются, помогают поставить гроб на прежнее место. Дворецкий удаляется. Сама скорбь.

И тут же Темик подбирает нож, а Семик отбегает по ту сторону гроба.

– Темик, брось нож, ща гроб катану!

– Катай! Похуй!

Семик, крякнув с поросячьим визгом, опрокидывает гроб на Темика. Глухой стук. Половинка Амфитамина опять вывалилась из гроба. Темик отбрасывает нож и снова с голыми руками идет на друга.

– Сема, ты чего с Амфитамином сделал? Ты чего с уважаемым человеком сделал?

Наваливается, опять завязывается борьба, в результате которой Темик заламывает Семика лицом вниз.

Входит дворецкий и затаскивает гроб без покойника на прежнее место. Самого Амфитамина он (кряхтя по-стариковски) подтаскивает к гробу, кладет лицом вверх, сдирает со лба впечатавшуюся винтовую пробку, протирает платочком лицо и, вздохнув, удаляется, не мешая последнему прощанию.

Друзья поспешно укладывают Амфитамина в гроб.

Так прошла эта беспокойная ночь – в пьяных шараханьях, с кем не бывает.

…Утро смотрится гармоничнее. Да и солнце давно бьет в окна, облака летят в небе быстрокрылые и легкие, зовут в лазурные путешествия наше воображение…

Пьяные друзья миролюбиво стоят у гроба, штаны спущены; они довольно яростно мастурбируют над гробом друга.

– Ну, на Амфитамина у нас всегда стоит, правда, Сема? На эту падаль! Считаю, что правильно ему задницу оторвали! Хотел нас на отсос поставить, сучонок!

– Да мы тебя сами ща запидарасим! Скажи спасибо, что задницу тебе вовремя оторвало! А то бы ща не избежать позора!

– Точно, Сема! Только это и спасло его – оторванная задница! А так – быть ему петухом!

– Я его еще в 92 году хотел заказать. Сам знаешь, где он мне дорожку перебежал… да что дорожку! Магистраль! Ну, шакал был… Шакалюга…

– Точно, Сема, – отвечает Темик.

Потом удивленно спрашивает:

– Вот скажи почему так? На бабу не дергается, а на дерьмо всякое сразу – огурец?

…Молча входит дворецкий, платочком стирает с лица Амфетамина двойной эякулят и выходит. Сама скорбь, юдоль печалей…

Довольно некрасивые стоны нарастают – это близится к вершине удовольствия Трегубова. Впрочем, на пике оргазма она затихает и забывается, закрыв глаза. Проходит минута, вторая…

– Там у тебя было здорово.

– У меня больше двух лет не было мужчины.

– Зачем доводить себя до такого состояния?

Трегубова пожала плечами:

– Страх. Я всегда боюсь пустоты, которая открывается после секса.

Она улыбается слабыми губами:

– Здравствуй, пустота!

Закрывает глаза, как будто бредит.

– Этот страх опять наплывает. Вот… Опять… Это был секс – и больше ничего. Больше ничего. Неужели я такая безнадежная уродина, Чепель?

Она плачет.

– Я не люблю тебя, лопоухий урод.

В ее голосе глухая агрессия; и она нарастает.

– Легче будет тебя застрелить, чем попытаться полюбить… Кажется, так… Да, кажется так…

– Попробуй…

На насмешливых губах Чепеля играет улыбка – превосходство самца.

– Наверно я могла бы выстрелить разочек. До первой крови. Говорят, кровь отрезвляет.

– Не только. Бывает, что появляется вкус действовать дальше.

– Нет, я не такая.

– Откуда ты знаешь? Ты хорошо знаешь себя?

Трегубова пожимает плечами. Звонит по телефону.

– Роман… Чертог сиял… – Она сухо рассмеялась. – Принесите мне.

Чепель озадаченно повторил:

– Чертог сиял…

– Говорят, любовь – это безумие. Проверим?

С улыбкой продолжает:

– Чертог сиял. Гремели хором… Ну да.

Цитирует:

– …Глава счастливцев упадет… Чепель, сегодня ты тот самый счастливец.

Режиссер приносит пистолет. Трегубова задумчиво вертит в руках оружие.

Без Трегубовой жизнь стала похожа на праздник, ясный пень. Кузнецов, признаться, уже и забыл, когда он с таким удовольствием потирал руки над новенькой книжицей кроссвордов.