Юрий Медведь - Исповедь добровольного импотента

– Меня предупреждали, что отсутствие почки скажется на потенции, – извинился я перед наездницей.

– Да нормально, – уже сквозь сон пробормотала Маша, – только мало, – потом быстро повернулась на бок, натянула на себя простынь и отключилась.

Я лежал, смотрел на квадратный потолок с одинокой лампочкой и чувствовал необычное облегчение. Эта легкость удивляла меня. Но поразмыслив, я понял ее происхождение – невесомость, я пребывал в невесомости. Научиться ебаться нормально и много я не рассчитывал, в то же время я понимал, что никогда не вернусь на озеро, чтобы захлебнуться в Совершенном восторге. Оставалось лишь парить и наблюдать. Ощутив себя в новом статусе, я поднялся с пола, сел к столу и запустил кисть в трехлитровую банку. Выудив чинарик пожирнее, я закурил и стал разглядывать лежащую на полу женщину. И знаете, что я увидел? Передо мной лежало совершенно естественное существо о четырех конечностях, абсолютно лишенное чего-либо сверхъестественного. И что самое поразительное, чем пристальнее я всматривался в это естество, разум мой не замутнялся, как бывало раньше, а наоборот прояснялся. Но это была новая Ясность, отличная от Кромешной ясности – тупой и грязной. Это была Ясность безбрежная, безупречная и беспристрастная. Ясность, которая выстерилизовала мои чувства и позволила пробудиться разуму. Ясность, которая заставила меня увязать в единую цепочку все изложенное выше, начиная от розовой щелочки толстенькой девочки Полины и заканчивая бессмысленной еблей на мерзких матрацах в прокуренной общаге. Увязать и примириться.

Сплюнув на догорающий окурок, я оделся и удалился.

Солнце светило ярко, дул резкий и на удивление холодный ветер. Я шел по тротуару, освеженному поливочной машиной. Мне на глаза попадались женские тела, но они проходили сквозь меня, не потревожив ни одного нерва, не пробудив ни единого помысла.

Машу я видел еще раз год спустя на толкучке Гостиного Двора. Она со своим мужем Стасиком торговала кожаными куртками. Я долго наблюдал за ее манипуляциями, стараясь разглядеть за ними образ той Маши – девочки с обветренными губами, исцарапанными коленками, представляющую себя сплошным влагалищем, сочащимся соком желания постигнуть Совершенный Восторг. Но напрасно. Я уже не мог распознать его ни в ней, ни в любой другой женщине. И в этом-то заключался подлинный ужас моего поражения.

Был обычный августовский полдень. За окном, приевшимся фоном, ворочался городской шум. Ничего примечательного. Стандартный набор звуков крупного населенного пункта: многоголосная фуга двигателей внутреннего сгорания, электрическое глиссандо троллейбусов, трамвайный перестук, вокал толпы, лязги и бряцание, уханье и буханье, визги, свисты и всякое прочее. В полном объеме, с элементами подобной мешанины (даже в формате «стерео»), можно насладиться потратившись на обычный компакт-диск с цветастой суперобложкой «Городская симфония. Шумы и звуки для любительского видеофильма». Обитает это цифровое чудо почти в каждом музыкальном ларьке и стоит сущий пустяк.

Так что не будем повторяться, а обратимся-ка лучше к кое-чему еще неизведанному, а значит и не растиражированному, то есть, к Главному герою.

В означенное время суток я, по обыкновению, находился на своем диване. Тридцатилетний лежал я ногами к бирюзовому окну, вытянувшись во весь рост, с полуоткрытыми глазами и прислушивался к самому себе. Я только что проснулся, и значит скоро мне предстояло влиться в общую жизнь. Наша общая жизнь – самый ценный подарок от Бога(или кто там затеял всю эту карусель), а дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Поэтому я и предпочитаю вглядываться исключительно в себя самого. И так, я лежал, всматривался и сознавал, что со вчерашнего безумия во мне ничего не изменилось. Значит, сегодня все повторится заново. Не нарушая горизонтального положения, я наливался священным ужасом неотвратимости. Всеми наличными невронами и невроглиями я чувствовал, как жизнь вползает в меня, щекоча затекшие нервишки и терзая полусонные мыслишки. Со временем, эта аморфная масса намерений и предчувствий самоорганизуется и взовьется неуправляемым смерчем, и будет шалить со мной, как с кучей помоечного хлама.

Оставалось лишь незлобливо усмехнуться, подняться с дивана и зачать свой обычный день.

Пассажирские лифты(в количестве двух) притаились в своих темных протухших шахтах и на мой вызов не откликались. Я нажал кнопку единственного грузового. Платформа заскрежетала изможденными механизмами где-то глубого внизу. Под душераздирающую какофонию, с высоты двенадцатого этажа, я успел окинуть вожделенным взглядом панораму приютившего меня мегаполиса.

Асфальто-железо-бетонная инсталляция царственно сияла на зенитном солнце. Багряным пламенем отливали многочисленные вкрапления окон, изобилующие в обвалах плоскостей нагроможденных типовых построек. Граненый лик города безраздельно владычествовал над микроскопическими размерами копошащегося в его узких лабиринтах человечества.

Мое восторженное созерцание было прервано истошным воем и скрежетом – прибыл лифт. Неприкормленное, неприрученное вдохновение вспорхнуло и развеялось. Я не расстроился, беззаботно вошел в кабину, оказавшись в компании Толика, Шерхана и Крепкого Духа пожизненного запоя. Мы молча поприветствовали друг друга суверенными кивками. Я вдавил кнопку с цифрой 1, и лифт тронулся.

Толик, попыхивая «беламориной», широко и твердо стоял на своих коротких ногах. Шерхан елозил по стенке лифта, судя по мучительным сглатываниям, судорожные движения кабины тошнотворно действовали на его пищевод.

– Не, я тебе сразу объявил – с этой падлой срать рядом не садись! – продолжил Толик прерванную остановкой беседу. – Я ей толкую: врубись, телятина! Я ж не занимать к тебе пришел, а ПЕ-РЕ-ЗА-НЯТЬ! Есть разница?! Через час ребята подъедут и все – деньги у тебя. Хули там десятка-то – сквозняк!

Шерхан выдавил убогонькую ухмылочку. Толик выдержал паузу, перекинул папиросу с одного края рта на другой и закончил:

– Нету-у! Вопит, будто ее матки лишают.

Сплюнул и с жаром продолжил:

– Ладно, иду дальше – снимаю часы, протягиваю – бери залог, сука! Через час не принесу – твое! Знаешь, что отвечает эта блядь?

– Ну?

– Нету!

Шерхан сглотнул с оттенком благородного презрения.

Рассказчик демонстративно сжал кулак:

– Хотел было в рыло ей заехать(скрежет зубовный)…

– Ну?

– Успела дверь захлопнуть, выдра сифилисная!

Шерхан замычал, замимировал, замотал головой и слегка притопнул ногой, крепко сожалея о неудавшейся мести.

Толик раскурил потухший окурок и повернулся ко мне: