Юрий Медведь - Исповедь добровольного импотента

Мужчина закивал, отложил бутерброд с колбасой и полез в карман.

– Уж больно у вас тут певчие хорошо поют. Люблю я песнопения, – продолжал юродивый, улыбаясь в потолок.

– На, пирожное себе купи, – протянул ему мужчина деньги.

Тот аккуратно установил свой стакан на стойку, с поклоном взял деньги и поднес к глазам.

– Два рубля, – подсказал мужчина.

Тогда парень свернул подаяние и отправил во внутренний карман своего розового балахона:

– А вот я потом лучше хлебца куплю, – прокомментировал он свое решение. – Ведь я сейчас в Москву подаюсь, а там в Загорск.

– Ну, смотри, дело хозяйское, – ответил мужчина, собрал свои пожитки и ушел. Серьезный и энергичный.

Прихватив надкушенную «ром-бабу», я занял его место:

– К Патриарху путь держишь?

Я служил в под Загорском. Строем нас водили осматривать патриаршую обитель – Троице-Сергиеву лавру.

Парень поймал меня в фокус своих блуждающих глаз и засветился неведомым мне удовольствием:

– Не к Патриарху не пойду! А ну его! Вокруг него всегда телевизионщики. Надоели они мне своими прожекторами, и галдежу много. Я в прошлом году сподобился – прошел с Патриархом Крестным ходом, а после и на Благословение пробился!

– Повезло, – невольно, я и сам разулыбался.

– Да, но это Благословение лишь на год дается.

– И что, каждый год ездишь?

– А че?! Проезд-то льготный – сел и поехал! Это ж радость!

Радости в нем было хоть отбавляй. Большая радость в маленьком уродливом теле.

– А родители у тебя есть?

– Мать. Отец умер, отчим появился. Но он обижает меня, смеется.

– Зачем?

– Характер такой. Что говорит, тебе твой Бог дал? Подначивает этак. Но я ему не поддаюсь, отбиваюсь: А когда мы голодом сидели, и я целыми днями в церкви стоял, и мне поднесли всячины всякой, кто ел? Ты ел, и все ели! А кто это все дал? Бог и дал! Его воля.

– Ну, а он что?

– А хохочет. Он же пьяница, сам знаешь, какие они вредные.

– Так, а чего вы голодали-то?

– С пенсией задержка вышла. Мы же все на пенсии – мама, я и еще три брата. Все по инвалидности. Я уж думал, не выберусь на Пасху, но Бог смилостивился. Дали пенсию-то! Я сразу билет купил, пошел к настоятелю нашему, говорю по святым местам подаюсь. Он благословил, и я отбыл.

– Ловко.

Уходить не хотелось, я помолчал в надежде, что он спросит меня о чем-нибудь, но пермяк усердно обдувал свой чай.»

– Пост-то держишь? – продолжить беседу я.

– Нет! Куда там! Вот сейчас пирожное сожрал. Вкуснейшее, с кремом! Тетка одна дала. Раз дает надо брать! Да и где в дороге постную пищу искать, с голоду бы не опухнуть.

– Ну, запасся бы дома.

– Нет. Суетно все это. Не об этом думать надо. Христос сказал своим ученикам: Не думайте о хлебе насущном и сыты будете. Вон птицы ни жнут, ни сеют, а живут, да песни поют! А мы-то, что хуже?

– Нет, мы лучше!

– А вот это гордыня – самый страшный грех! Знаешь, как Бог своего ангела наказал, когда тот возомнил, что он лучше всех?

– Как?

– У-у! С треском попер с Небес! Лишил благодати навеки!

И он опять рассмеялся своим восторженным смехом.

– Ты, что же? Всю Библию знаешь?

– Нет, не всю. Всю-то ее разве познаешь! Наизусть, конечно, можно вызубрить. А вот чтобы познать – нет! Я сам Библию редко читаю, у меня зрение плохое. Ко мне само как-то приходит. Не знаю откуда.

– Может – дар Божий?

– А че, может! А то откуда еще? Все от Бога.

– Может, в святые выбьешься?

– Нет, это нет. Для этого Откровение должно быть. А вот Венца мученического возможно сподоблюсь.

– Это что ж за чин?

– За веру пострадаю. Жизни лишусь.

– Как? Сам себя?»

– Зачем сам! Ты смотри, сколько сатанистов развелось – полчища несметные! Вот я сюда плацкартой ехал. Ну, денег-то у меня нет, а жрать охота. Сел я у окошка, сижу молюсь. Тут соседка моя спрашивает: «Ты чего там поешь?» Я говорю: «Молитву Господу Богу нашему и сыну его!» Она заинтересовалась, расспрашивать стала про веру, про жизнь загробную. С других мест к нам потянулись, сидим, про Бога говорим, обедаем. Благодать! Вдруг из соседнего вагона врывается сатанистка. Услыхала вражина, что я Христа славлю, и явилась. И давай орать, что Бога два! Смотрю, сейчас драться полезет. Встал тогда и говорю: «Бог один, но в трех лицах – Отец, Сын и Святой Дух!» Сказал и перекрестил ее святым знамением. Эх, как она испугалась! Аж зашипела, скукожилась вся и убежала. Бес в ней сидел, а Бес-то креста боится! Во как!

– И у вас, значит, война идет.

– Ну, а ты как хотел?! Христос же сказал: «Не с миром к вам пришел, но с мечем!»

– Он еще, вроде, советовал ближнего любить.

– Правильно – люби! Но спуску не давай, если он против веры идет.

– Тяжело.

– А че? Отдохнем! Все отдохнем после Судилища. А сейчас нельзя, нет! Эх, а на поезд-то я не опоздал еще? – спохватился божий опричник, полез по карманам, вываливая все на стойку. Я вытянул билет из его паспорта, посмотрел номер поезда и время отправления.

– Да тебе пора, – сказал, глянув на часы, – уже, наверное, посадку объявили. Пойдем, я тебя провожу.

– Пойдем, а то мне одному боязно, как бы эти черти рогатые не растоптали.

– Какие черти?

– Да троллейбусы эти. Шустрые такие и бесшумные главное! Только я на дорогу выползу, а они уж вот они – под боком пыхтят. А то еще подкрадется да и шуганет фанфарой своей. Сердце вон! Эх, я бы им рога-то поотшибал.

Мы вышли из кондитерской и направились к вокзалу.

– Ну, все! Прощайте, люди добрые, уезжаю! – декламировал божий человек, счастливо озираясь по сторонам. – Погостил, причастился пора и дальше. Эх, время-то какое настает! Пасха! Целыми днями буду в церкви пропадать!

– Молиться? – привлек я к себе его внимание.

– И молиться и петь, да, просто, глазеть! Красотища ведь в храме Божьем! Кругом свечи горят, золото блестит, ладаном пахнет. А как Святые Врата отварят, да выйдет Патриарх! На душе ликование! Ну, а уж когда певчие запоют, тут сама Благодать меня охватывает. Иной раз и на ногах не устою, упаду на колени и плачу.

Мы подошли к нужному вагону, и я остановился. Мой восторженный брат усмотрел проводника, подал ему билет и паспорт. Я стоял за его спиной и ждал, когда он повернется, и мы простимся. Но не дождался. Он просто забыл обо мне, повел разговор с пожилой дамой, проходящей в вагон, та взяла его под руку и увлекла за собой. Вскоре они появились в вагоне и пошли по проходу. И я двинулся по перрону, наблюдая за ними в окна. Но он так и не посмотрел на меня.

Скоро поезд тронулся и пошел, увозя в своих недрах моего странного собеседника и его чудный замкнутый мир вечного ликования и радостной благодати. А я все стоял на перроне и смотрел им в след. Меня ждал мой «КОФЕ СО СГУЩЕНЫМ МОЛОКОМ».

Весна. Загнанные вглубь потенции пробуждаются. Медленно, корчась в муках и сея тревогу, они начинают пробиваться наружу. Постепенно их всевозрастающий натиск сокрушает величественные бастионы тотального оцепенения, и на свободу просачиваются первые живительные соки. Тонкие ручейки сливаются в общую лавину возрождения. Наступает время торжества всеобщего движения…