Антон Фридлянд - Запах шахмат

Я посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.

– Вы встречаетесь в том ресторане, где мы уже обедали. Поедешь с Гогеном. Я прочитал твои записи. Молодец. Продолжай записывать, начинай анализировать. Чем ты намерен заниматься до обеда?

Позавтракаю, схожу в душ, займусь сексом. «Поработаю за компьютером», – отвечаю я.

Все происходит в обратной последовательности: секс – душ – завтрак.

– Я знала Пикассо, – говорит Мухина.

Я продолжаю уплетать омлет с грибами.

– Он был странным человеком, но не настолько странным, чтобы застрелиться в туалете клуба. Сначала Дали, теперь Пабло… Так глупо, без объяснения причины… Тебе кофе с молоком?

Без молока. Без объяснения причины. Предсмертная записка. Если Дали ее оставил, то почему этого не сделал Пикассо? Или сделал?

Я звоню Ренуару.

– Алло, Огюст?

– Привет, Альбрехт! Как самочувствие?

– Я хотел уточнить одну деталь, это важно для повествования. Какие вещи находились в карманах Пикассо?

– У меня есть список из милиции. Отправить тебе по e-mail или прочитать сейчас?

– Прочитай, пожалуйста.

– Носовой платок, зажигалка, пачка сигарет, зеленый фломастер, три презерватива. И кое-что вы забрали сами. Помнишь, что именно?

Кое-что – это кошелек Пикассо и пакетик с двумя таблетками.

– Спасибо, Огюст. Я хотел бы съездить сейчас в клуб, где все это произошло. Не возражаешь?

– ОК, Альбрехт. Сейчас отдам распоряжение Гогену.

Никогда не был в ночном клубе днем. Гоген, похоже, тоже. Он пообщался с охраной клуба, и мы прошли в туалет.

Я вошел в кабинку, где все давно было убрано, и сел на крышку унитаза.

– Что ты ищешь? – спросил Гоген. – Может, я тебе могу помочь?

– Помоги, – отвечаю. –Постой возле туалета.

Гоген пробегает взглядом по стене и потолку, окон нет, вентиляционных люков нет, и выходит.

Я сижу так же, как сидел Гоген, когда всадил пулю себе в голову. Где мне было бы удобнее всего оставить короткую надпись зеленым фломастером? Я осматриваю дверцу кабинки, стены, кафельный пол. Ничего нет. Если Пикассо и оставил надпись, то ее смыли во время уборки.

Тем не менее, я решаю поразмыслить об этом еще несколько минут, а потом, когда тянусь за туалетной бумагой, меня осеняет.Я открываю висящую на стене коробку для рулона. Надпись, сделанная зеленым фломастером, находится внутри на крышке.

Я перерисовываю зеленые буквы на кусок туалетной бумаги и стираю их с пластиковой поверхности.

– Нет, Винсент, ничего нового не нашел. Скоро едем на встречу с певицей.

Все это очень странно. Я имею в виду послания, которые мне приходится читать. И вообще все это.

В ресторане я поискал глазами того официанта, который собирался отдать мне что-то, оставленное Дали. Парня не было – другая смена.

Яблонская опоздала на сорок минут. Она пришла с продюсером и охранником. Продюсер сел за другой столик, а охранник уселся у стойки рядом с Гогеном.

– Мы виделись вчера, – отметила Яблонская, глядя на меня поверх меню.

– Я сожалею, что испугал Вас тогда.

– Не напугал. О чем ты хотел поговорить? О последнем письме твоего брата? О его завещании? Или о музыке, как сказал твой остроумный приятель по имени Роден?

– Если не возражаешь, начнем с письма.

– Покажи его еще раз, пожалуйста.

– Ты вчера видела. Там написано: «Пабло Пикассо».

– Ну и? Чего ты ждешь от меня? Что я переведу это на русский язык?

– Мой брат покончил с собой. Он был близок с тобой и доверял тебе, насколько я знаю. Мне просто нужно понять. Просто понять. И тогда я вернусь в Германию, и после этого ты не увидишь меня и не услышишь больше ни одного вопроса.

– Что ты хочешь понять?

– Я хочу понять, почему он это сделал.

– «Почему он это сделал?» – она пишет эти слова на салфетке, которую кладет передо мной. – Я с радостью постараюсь ответить на твой вопрос, но хочу, чтобы ты мне сначала объяснил его точный смысл, тогда мой ответ получится наиболее полным. Что ты имеешь в виду, когда говоришь: «Почему?» В смысле – «по какой причине»? Или «что послужило поводом»? Или «какие мысли побудили его к этому»?

Она зачеркнула на салфетке слово «почему». Я открыл рот, чтобы возразить, но Яблонская жестом велела мне молчать.

– «Он». Кто «он»? Дали, которого я знала, который умер девять дней назад? Или Сальвадор из твоих детских воспоминаний? Или такой Сальвадор, каким ты его хотел видеть?

Слово «он» зачеркнуто.

– «Это». Этим словом ты называешь самоубийство? Или образ жизни, который привел к самоубийству? Или жизнь Дали вообще?

На салфетке осталось лишь слово «сделал».

Продюсер подошел к певице и что-то тихо ей сказал.

– Извини, Альбрехт, я должна уходить. Но я с удовольствием пообщаюсь с тобой снова.

Продюсер дал мне визитку Яблонской, и они направились к выходу.

«Сделал», – машинально читаю я.

У дверей Татьяна оборачивается и бросает мне поверх заполненных людьми столиков:

– Не изменишь – прошедшее время.

В моих карманах полно всякой ерунды. Страница, вырванная из книги. Кусок туалетной бумаги. Салфетка, на которой написан вопрос из четырех слов, три из которых зачеркнуты.

Я разворачиваю кусок туалетной бумаги. На нем написано следующее:

«Огюст Роден».

Если бы Роден увидел эти слова, оставленные Пикассо, он умер бы на месте.

Что все это значит? Значит ли это, что первая и вторая записка – это текст с продолжением? Я кладу их рядом.

О чем идет речь? Это приказ отправляться на тот свет? Или предсказание? Или прогноз? Или что?

Пытаясь вникнуть в истинный смысл, я машинально читаю то, что напечатано на книжном листке, оставленном Дали. Это страница из покет-бука. Изрядно замусоленная страница. Автор и название не указаны в колонтитуле, указаны только номера страниц. Сорок пятая – сорок шестая.

Судя по стилю повествования, это детектив. О чем идет речь, по первому предложению разобраться сложно. Я перечитываю предложение еще раз и понимаю при этом, что страница вырвана из моей книжки, опубликованной под неизвестным мне именем около года назад.

– Ренуар, привет! Это Альбрехт. У меня к тебе просьба. Меняинтересует список книг, которые находились у Сальвадора дома, в офисе…

– В офисах, – поправляет меня Ренуар.

– Да. И в машинах тоже.

– Постараюсь помочь тебе поскорее, Альбрехт. Я перезвоню.

Как только я вешаю трубку, раздается звонок в дверь.

– Я открою, – говорит Вера.

Она возвращается с Миро.

Мы здороваемся, Миро садится в кресло, закуривает, дожидается, пока Мухина уйдет в другую комнату.

– Я раньше часто бывал здесь, – он обводит комнату взглядом. – Ван Гог предупредил тебя, что я приду?