Тадеуш Конвицкий - Хроника любовных происшествий

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – зашептал он, не шевеля губами.

И тут полыхнул багряно конец одного из стволов, хлестнуло по листьям кустарника, как внезапным градом, и все заглушил ужасающий грохот двустволки. Витек мысленно распластался на земле. Однако он продолжал стоять, сгорбившись, среди деревьев, до боли зажмурив глаза.

Кто-то закричал в холле, полковник оглянулся, чтобы попугать кого-то оружием, а когда крик оборвался под стремительный топот ног, нашел взглядом Витека и опять вскинул двустволку.

– Во имя Отца и Сына, – снова зашептал Витек.

Хотел о чем-то подумать, может, в чем-то поклясться и не успел, ибо снова полыхнуло, на сей раз из другого ствола. Сдуло свежие листья с деревьев и сухие – с земли. Чудовищный грохот разорвал воздух, наполненный какофонией звуков.

Витек ждал, но ничего больше не произошло. Осторожно открыл глаза. Полковника на крыльце не было. Снизу доносился лишь голос татарского оркестра. Костельный колокол уступил поле боя. Снова появились веселые бабочки, не потерявшие интереса к лесным цветам и травам.

Витек повертел головой, пошевелил руками. Боли не почувствовал. И тогда двинулся в обход оврага к ограде виллы. Остановился у ржавой сетки. Поднял руки, вцепился пальцами в шероховатые ячейки. И в этой позе позволил себе отдохнуть.

Потом он наблюдал церемонию отъезда полковника Наленча. На этот раз «фиат» покатил в сторону Вильно. Доктор на ходу высунулся из окна машины и погрозил Витеку кулаком.

Дом был мертв, как и вчера. Земля источала расслабляющий зной. В высокой траве ожили кузнечики. Позади Витека пытался раскачаться настывший за ночь лес.

Скрипнула дверь. На крыльцо воровато выскользнул кузен Сильвек. Осторожно огляделся и побежал к калитке. Не застегнутые внизу брюки гольф путались у него в ногах.

– Ну что, хрен маринованный, жив еще? – со злостью спросил он, подходя к Витеку.

– А тебе какое дело?

– Видно, получил в задницу пару горстей соли?

Витек промолчал. Приложил лоб к холодной сетке. Оркестр татарского полка уже затих в глубине долины. Хотя кавалерия еще шла по предместью.

– Послушай, ты, влюбчивый петушок, плюнь на нее и иди себе домой. Мать наверняка что-нибудь толковое приготовила. А это глупые буржуи. Жаль тратить на них время. Не знаешь ты нормальных девчат?

– Не знаю.

Кузен подошел ближе и неожиданно толкнул Витека, который, отпустив сетку, покатился в заросли прошлогодней крапивы.

– Самолюбия у тебя ни на грош, дубина. Унижаешься перед одичавшими мещанами. Лучше возьми бутылку керосина и подожги претенциозную халупу пана полковника. Что тебя здесь привлекает? Продавленный плюшевый диван, паршивые ордена, солдафонские фанаберии, и больше ничего. Конец их не за горами, уверяю тебя.

– А почему ты у них болтаешься? Ты чего ждешь? – Витек вылез из крапивы. На тыльной стороне ладоней уже проступали красные волдыри.

– Ух ты, какой ревнивец. Ну ладно, слабак, я принес тебе добрую весть. Аля встретится с тобой в полдень у реки, там, где мы были втроем, возле неоконченной дороги. Доволен?

– Может, вы хотите от меня отделаться?

– Взгляни. Видишь ее в окне?

За стеклом, налитым голубизной, что-то маячило.

Внизу топали тысячи конских копыт, порой доносилось ржание норовистого коня.

– Помни, все они должны погибнуть. Жаль, если вместе с ними и ты пойдешь ко дну.

– Почему они должны погибнуть?

– Весь мир изжил себя. Близится всеобщий катаклизм.

– А что будет потом?

– Анархия, мать порядка. Ступай поспи пару часов. Тебя трясет как в лихорадке. Иди, а то дам в рыло. Полюбуйся моим кулаком, это молот мстителя.

Витек спускался лесистым склоном к реке. То и дело вздрагивал от озноба, хотя был в шинели и все постепенно раскалялось: разгорался первый жаркий день лета.

Проходили уже не в лучшем порядке последние эскадроны татарского полка. За ними тащились фуры. Когда Витек пересек железнодорожное полотно, снова грянул оркестр в начале улицы Дольной. Надвигался Восемьдесят пятый пехотный полк. Оркестр этого полка занимал первое место по стране. Мостовая уже основательно подсохла, поднялась легкая, но назойливая пыль. Знаменитый оркестр, который, как и полк, называли «восемь-пять», играл не хуже филармонического. Только величие и мощь меди не позволяли забыть, что это армия.

У реки заседал аистиный конгресс. Большие птицы, рассыпавшись по лугу и не глядя друг на друга, предавались размышлениям. Лишь время от времени то одна, то другая резким движением вонзала клюв в крыло и начинала энергично перебирать перья.

Витек расстелил шинель на песке незавершенной дороги. И тут заметил высыпающиеся из подкладки крупные кристаллы темной соли. Поймал один, похожий на градину, положил в рот. Остальные стряхнул с шинели. Соль мгновенно поглотил сыпучий, подвижный песок, горячий, как пепел разворошенного костра.

Витек улегся на шинели. Лежа под душным пологом зноя, он подавлял в себе какой-то страшный, могильный холод, который прорывался наружу мелкой дрожью. Растирал языком по нёбу соленую горечь и смотрел ввысь, в монотонно-голубое небо, каким оно тогда бывало. Смотрел-смотрел и уснул.

Разбудил его чей-то взгляд. Он осторожно разлепил веки, налитые пульсирующим багрянцем. На дороге рядом с ним сидела Алина. Из маленького кулачка, словно из песочных часов, выпускала она струйку песка. Снова звонил колокол, теперь уже созывая на полуденную молитву.

– Что ты вытворяешь? До чего ты себя довел? – спросила она тихо.

– Не надо было со мной связываться.

– Я связывалась? Да ты все это выдумал.

– В таком случае тебе вообще не следовало родиться, – произнес он, с трудом глотая пересохшим горлом слюну. – Теперь уже поздно.

– Что поздно?

– Сама прекрасно знаешь. Идем, не сидеть же здесь, на виду у всех.

Она послушно встала. Он шел впереди, она – чуть отставая. Шли по краю ольшаника, пленившего реку от истоков до самого устья. Аисты все еще обдумывали резолюцию или попросту дремали, сморенные зноем.

– Мы поженимся сразу после экзаменов, – проговорил Витек усталым голосом.

– Вижу, что ты действительно спятил. Мои родители никогда не согласятся.

– Потому что я сын самоубийцы? – спросил он, не оборачиваясь.

Откуда-то из-за железнодорожного полотна доносилась залихватская походная песня, которую пели усталые взводы. Это приближался к городу Восемьдесят пятый полк.

Алина робко коснулась его руки.

– Именно поэтому ты возбуждал мое любопытство.

– Только поэтому?

– Не знаю.

Витек остановился, обернулся, Алина замерла, пожалуй, в притворном испуге. Солнечный свет сфокусировался в ее волосах, пышных, как сноп. Он пожирал взглядом ее потемневшие глаза цвета речной воды перед грозой, ее рот, напоминавший о цветущем вереске, золотистую кожу на шее, где тревожно билась жилка, словно перышко птицы.