Питер Устинов - Старик и мистер Смит

Пронесясь теплым вихрем над скамьями (и сдув с голов прихожан пару шляп), Старик и мистер Смит приземлились прямо в центральном проходе Храма Стеклянной Благодати, весьма своеобразного архитектурного сооружения, стены которого состояли сплошь из радужных витражей. Свирепое южное солнце пронизывало стеклянную пестроту библейских сюжетов, окрашивая внутренность гигантского прозрачного шатра красно-желто-синими пятнами неистовой интенсивности.

Церковный хор состоял из джентльменов в зеленых смокингах и дам в старомодных вечерних платьях нежно-розового цвета. Они то чинно гнусавили гимны, то выдавали какой-нибудь заводной спиричуэл, ритмично пощелкивая пальцами и вихляя бедрами.

Потливый проповедник находился все там же, посреди сцены; после телеэкрана он казался каким-то неожиданно маленьким. Правда, лицо преподобного проецировалось на развешанные повсюду мониторы, так что можно было полюбоваться каждой капелькой пота.

— Я прерву проповедь, чтобы наш чудесный хор исполнил гимн. Сочинил этот гимн я, а вдохновил меня… сами знаете Кто.

Зал понимающе загудел, демонстрируя хороший условный рефлекс. В ответ на все эти «Аллилуйя», «Уж это как водится» и «Как не знать» преподобный О'Бирал заговорщически подмигнул, и с его чела прозрачными таракашками сорвались вниз новые капли пота.

— А было это, когда родился наш второй сын, Лайонел О'Бирал… Прямо здесь, в кампусе это произошло… Я написал слова, а музыку… музыку сочинила Чарлин О'Бирал!

Снова одобрительный рев, а на мониторах возникла рослая плоскогрудая особа с большими, как фортепьянные клавиши, зубами и пышным начесом. Особа тряхнула головой — отчего линзы ее стильных, а-ля бабочка, очков вспыхнули радужными искорками — и пропищала:

— Хвала Господу.

— Чарлин напела эту мелодию в разгар предродовых схваток! Напела прямо в ухо нашему чудесному хормейстеру и органисту Дигби Долдонсу! Дигби, поклон!

Откуда ни возьмись на экранах появился органист в белом, расшитом блестками болеро. Он развернулся и, сидя боком к клавиатуре, сбацал под аплодисменты что-то сахариново-приторное. Аккорды колыхались в воздухе сладким желе, а трубы синтетического квазиоргана, расписанные крестиками, звездочками, терновыми венчиками и нимбами, переливались всеми цветами компьютеризированной радуги.

— Поет наш чудесный женско-мужской хор Храма Стеклянной Благодати! А вы уж, ребята, ему помогите, ладно? — надрывался проповедник, перекрикивая рев органа. — У нас в церкви отмалчиваться не принято. Что такое молчание, а? С каким словом его чаще всего употребляют?.. Гробовое молчание, верно? А у нас церковь жизни! Энтузиазма! Юмора! (Тут преподобный зашелся беззвучным смехом.) Да, у нас церковь юмора! У Всевышнего есть чувство юмора! А как же иначе? Вы посмотрите, каких только потешных созданий не сотворил он на нашей Земле!.. Бегемота видели? (Зал: «А как же!») Ну разве не умора? Без чувства юмора бегемота не сотворишь!

Тут взгляд проповедника непроизвольно обратился на бегемотообразную миссис О'Бирал, и у той с лица сползла улыбка. Преподобный моментально посерьезнел:

— Но я отвлекся. О'кей, ребята, споем гимн Чарлин! (Снова ослепительная улыбка.) Он называется: «Молись, молись, сложа ладошки». Поем припев все вместе! Три раза: «Сложа ладошки, сложа ладошки, сложа ладошки»! Понятно? Валяй, Дигби.

Хор затянул гимн, прихожане расчувствовались и слегка потеснились, чтобы торчавшие в проходе Старик и мистер Смит могли сесть. Смит проворно уселся на скамью первым, оставив тучному компаньону крошечный кусочек скамьи. Под задом Смита что-то зашуршало. Забытая газета. Он извлек ее из-под себя, прочел крупный заголовок: «БЫВШАЯ СТРИПТИЗЕРША ПРЕДЪЯВЛЯЕТ ПРОПОВЕДНИКУ О'БИРАЛУ ИСК НА ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ».

Оказывается, примерно с год назад в хоре Храма Стеклянной Благодати появилась новая певичка, Линда Карпуччи. По непроверенным данным, преподобный обратил на нее внимание в некоем ночном клубе, где Линда выступала с увлекательным номером — крутила грудями то по часовой стрелке, то против, причем проявляла такое усердие и талант, что проповедник со свойственной ему проницательностью сразу же распознал в юной артистке мощный творческий потенциал, которому нашлось бы применение в церковном хоре. И дева была обращена в лоно религии, «разом обретя (цитата из статейки) и Господа Небесного, и пастыря земного». Далее ехидный писака отмечал следующее примечательное обстоятельство: ровно через девять месяцев после возрождения к духовной жизни мисс Карпуччи произвела на свет Божий малютку Джози, кудрявое и голубоглазое дитя (начальный вес шесть с половиной фунтов; характерные приметы: склонность к интенсивному потовыделению и истошному крику). Оперируя такими исходными данными, великий адвокат Акулио Пирань, неутомимый исследователь общественных помоек и известный коллекционер «многообещающих сюжетов» (собственное выражение юриста), пришел к выводу, что шесть миллионов долларов — оптимальная сумма, которую мать-одиночка может потребовать от отца дитяти.

— Про честно — нечестно мы говорить не будем, — сказал в своем интервью по телефону мистер Пираньи. — Главное, есть ли у этого сукина сына такие бабки. Если ему придется позаимствовать их из карманов своей просветленной паствы — это уже проблемы паствы. Благодаря мне она станет не только просветленной, но и умудренной.

Мистер Смит стал совать газету Старику, но тот не проявил ни малейшего интереса к прессе, заслушавшись незатейливым песнопением. Вместе со всей аудиторией он послушно подтягивал в положенных местах «сложа ладошки, сложа ладошки». В церковной музыке у Старика были свои симпатии и антипатии. К примеру, он недолюбливал Баха, который пугал его своей свирепой гармонией и безграничной изобретательностью — тут явно попахивало одержимостью. Гендель импонировал Старику куда больше — он и поживей, и потеатральней, а куртуазные завитушки рассыпаны так щедро, что духоподъемность достигается автоматически. Что же касается гимна, который распевали в Храме Стеклянной Благодати, то он своей младенческой незамысловатостью более всего походил на колыбельную и никоим образом не покушался на интеллектуальные способности слушателей.

Преподобный О'Бирал воспользовался передышкой, чтобы при помощи пары полотенец отереть пот со лба. К тому моменту, когда взрослые дяди и тети допели свою грудничковую песню, старательно вытянув финальный аккорд (надо признать, довольно кислый), проповедник успел и подсохнуть, и припудриться. Он выпорхнул из-за сцены на середину эстрады, готовый к новому раунду «Битвы за Добро», а ассистенты и гримеры, прихватив свои полотенчики, щеточки и баночки, на время удалились.