Питер Устинов - Старик и мистер Смит

Мистер Смит насмешливо присвистнул:

— А где она, кнопка-то?

— Так. Одна в спальне, две в Овальном кабинете, а здесь… Ой, здесь нет. Или должна быть? Я как-то не думал, что она мне может понадобиться в гардеробной.

— Забудьте вы о кнопке, — прервал его Старик. — Она ни к чему. Если нам не рады, мы не навязываемся — просто берем и исчезаем.

— Да, я читал про это. Сенатор Ист Террик из Огайо и конгрессмен Ньют Каччакочча из Арканзаса клянутся и божатся, что вас подослали Советы и что вы — русские ученые, разработавшие новую технику шпионажа. На закрытом заседании Комитета по вооруженным силам сенатор говорил, что теперь понятно, почему Советы вдруг стали позволять себе односторонние жесты вроде сокращения вооружений средней дальности. Если это правда, вы, конечно, не признаетесь. Но у нас с русскими теперь отношения вполне приличные, так что рано или поздно я все равно узнаю правду.

— Странное дело, — весело удивился Старик. — Нам приходилось вести беседы с самыми разными людьми, но такую идиотскую — впервые. Неужели мы забрались сюда, на самый Олимп власти, для этого? Поверьте, у нас куда больше забот, чем у каких-то там шпионов. И заботы эти классом повыше. Стали бы мы тратить время на это презреннейшее из ремесел!

Президент хмуро улыбнулся.

— Итак, гипотезу сенатора Ист Террика и конгрессмена Ньюта Каччакоччи вы характеризуете как идиотскую. Я в общем-то придерживаюсь той же точки зрения, но, в отличие от вас, не могу себе позволить выражаться столь категорично.

— Так ты считаешь нас шпионами или нет? — потребовал ответа мистер Смит.

— Я испытываю определенные сомнения в обоснованности этой версии. Не могу себе представить, что стали бы искать шпионы в президентской ванной. Да и одежда у вас для бойцов невидимого фронта слишком приметная.

— Мы вовсе не собирались ни на кого производить впечатление своими туалетами, — с достоинством сказал Старик. — Просто немного отстали от моды. Неудивительно, ведь столько времени прошло…

— Маечка «Называйте меня мадам»? Ничего себе, отстали от моды.

— Это я у вас тут обзавелся, — объяснил мистер Смит. — Украл в сауне для голубых на Сорок второй улице.

— Украли? — тупо повторил президент. — В сауне для голубых?

— Да. Я с самого первого дня на Земле увидел, как все на нас пялятся. А я этого не выношу. В отличие от нашего Старика я в основном занимаюсь подрывной деятельностью самого различного профиля, и мне незачем привлекать к себе внимание.

— Ага, вот вы и признались! — вскричал президент.

— Так я же Дьявол, — зашипел мистер Смит, как целый террариум разгневанных питонов. — До чего вы мне все надоели, кретины тупоумные! Может, вас тут и учили, что Россия — родина Сатаны, но я не русский, не русский я, ясно?!

Напуганный столь мощным звуковым эффектом, президент решил перейти к языку жестов, который, как известно, воздействует на публику лучше, чем слова, — умиротворяюще простер вперед длани и лишь потом сказал:

— Ладно, ладно. Только один вопрос. А чего вы, ребята, от меня-то хотите?

— Мы провели здесь довольно много времени… — начал Старик. — В нашей великой стране?

— Именно. Побывали за решеткой; в большом госпитале, этом мегаполисе недуга; в роскошных и паршивых гостиницах. Мы путешествовали самыми разными способами; нас сначала потрясла, а потом заставила скучать непрекращающаяся вакханалия насилия на телеэкране; мы возмущались разглагольствованиями религиозного шарлатана, который утверждал, что знает нас лично, — возмущались, но гнев наш оказался бессилен… Разумеется, это всего лишь несколько мелких деталей огромной мозаики, изучить которую во всей ее величественности и противоречивости у нас просто не было времени. Поэтому я и хочу спросить вас как человека, находящегося на самой вершине: что вам оттуда видно? Что вы обо всем этом думаете?

Президент глубокомысленно прищурился. Он всегда так поступал, когда перед ним возникала заведомо неразрешимая задача.

— Вы хотите знать, какой видится мне страна отсюда, из президентского кабинета?

— Да, ваша великая страна, — уточнил Старик. Президент улыбнулся с некоторым облегчением.

— Ну, во-первых, вы должны себе уяснить, что про эту страну вообще никто толком ничего не знает. Слишком уж много тут всего происходит. Четыре временных пояса, представляете? Одни люди проснулись, другие уже спать ложатся. И никто не сидит на месте. Ритм жизни такой, что традиций практически не существует — не успевают сформироваться. Сейчас заканчивается индустриальный век — дымный, отравленный, опасный для здоровья. На смену ему приходит век информации, стерильный, сухой, роботизированный. Промышленный север в упадке, опустевшие фабрики и заводы торчат гнилыми зубами, уродуя ландшафт, а молодежь, у которой появилась масса времени для досуга, тянется к югу и солнцу. Что будет дальше, никто не знает. Мое личное мнение: вся эта суетня и беготня не прекратится никогда.

— Что ж, лаконично и при этом очень познавательно. Президент улыбнулся.

— Собственно, это цитата из моей вчерашней речи в Конгрессе. Далее — о наркотиках. Это наша проблема номер один. Не знаю, по какой причине, но пагубная страсть к этим вредоносным химическим стимуляторам разрастается буквально не по дням, а по часам. Какой позор для нашей великой страны! Ведь она предоставляет шанс каждому, кто не боится трудностей! Учитывая обстановку, сложившуюся в городских гетто, первоочередная задача правительства — всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами предотвратить надвигающуюся катастрофу. И этого мало! От обороны мы должны перейти в контрнаступление, нанести удар по торговцам этой отравой и их зарубежным поставщикам! Истребим наркотическую заразу!

Казалось, оратор выступает не перед двумя джентльменами преклонных лет, а перед огромным залом.

— Тебе задали простой вопрос, а ты несешь какую-то риторическую дребедень, — одернул его мистер Смит. — Скажи-ка лучше вот что, только честно, уговор? Президент покосился в сторону настенных часов и кивнул:

— Железно.

— А? — не понял Смит.

— Я говорю, спрашивайте.

— Понятно… Кто речь-то писал? Ты сам? Отсмеявшись, президент сказал:

— Конечно нет. Человек в моем положении — если у него мозги на месте — сам ничего не пишет. Времени нет. Это Арнольд Головкер написал, второй спичрайтер. Первый, Зевс Шустер, к сожалению, приболел — у него тонзиллит. Арни тоже в принципе ничего, но уж больно интеллектуальный для моего имиджа.

— Для чего?

Президент снова посмотрел на часы и, кажется, остался доволен.

— Сейчас без работы над имиджем нельзя. Имидж определяет все — в политике, в религии, везде. Вот я вам дам один совет, только не обижайтесь, ладно? Вам в смысле имиджа есть над чем потрудиться. Не проработан он у вас. Понимаете, американцам не понравится, что Бог такой… упитанный. Старый — еще куда ни шло. Долголетие, практический опыт и все такое. Но лицо хорошо бы посимпатичней и хламиду пошикарней, от хорошего кутюрье. Пальцы должны быть тонкие, с маникюром, а над головой дать подсветку — чуть-чуть. Чтобы как на картинках в Библии.