Питер Устинов - Старик и мистер Смит

— Что поделаешь — столько столетий копил гнев и обиду.

— Понимаю, понимаю.

Старик заглянул мистеру Смиту в глаза, накрыл его ледяные руки своими теплыми, мягкими лапищами.

— Действительно. Не будь тебя, меня бы не распознали. Но и наоборот: не будь меня, ты тоже не существовал бы. Каждый из нас в одиночку лишен смысла. Вместе же мы образуем гамму,'палитру, Вселенную. Мы не смеем быть ни друзьями, ни даже союзниками, но говорить друг другу «здрасьте» — это уж в порядке вещей. Давай постараемся вести себя в этой щекотливой ситуации вежливо и достойно. Нам ведь необходимо выяснить, нужны ли мы миру, как в прежние времена. Или, быть может, мы давно уже стали роскошью, а то и излишеством? В победе и в поражении мы должны быть неразлучны, и будь что будет.

— Не вижу причины с тобой ссориться, разве что… — Мистер Смит скорчил шкодливую гримасу.

— Осторожней! — воззвал к нему Старик. — Мне удалось наладить между нами некое подобие равновесия. Я пошел на компромисс. Так смотри же, а то все испортишь.

— Тут нечего портить, — проскрипел Смит. — Я же не дурак. Геометрия наших взаимоотношений мне понятна — что можно, чего нельзя. Я прибыл сюда не для того, чтобы с тобой тягаться. Не стоит игра свеч после стольких-то лет. Просто я подумал…

— О чем? — подзадорил его Старик, желая подогнать мыслительный процесс собеседника.

— Каков парадокс! Чтобы заставить меня выполнять новую функцию, ты воспользовался трюком из моего, а не из твоего арсенала.

Старик погрустнел и сказал внезапно постаревшим голосом:

— Это правда. Чтобы создать Дьявола, пришлось прибегнуть к дьявольскому средству — толкнуть тебя сзади, когда ты этого совершенно не ожидал.

— Вот это я и хотел услышать. Печально улыбнувшись, Старик спросил:

— Хочешь еще супа? Трюфелей? Ветчины? Форели? Паштета? Мятного чая?

— Произошло то, что должно было произойти, — махнул рукой Смит. — Спасибо, больше ничего не хочу.

Увлеченные беседой, они не заметили, что свет в зале потускнел — верный признак прекращения жизнедеятельности на кухне. Между администрацией отеля и профсоюзной организацией разворачивался конфликт, и засидевшиеся посетители были явно некстати. Им приходилось подолгу дожидаться расчета, шум и крики все нарастали, официанты вообще перестали заглядывать в зал, и последние из клиентов застряли за столиками всерьез и надолго.

— Идем отсюда, — сказал Старик. — Завтра расплатимся.

— Дал бы ты мне немного денег, иначе придется у кого-нибудь украсть.

— Конечно-конечно, — радостно пообещал Старик.

Никто и не заметил, как в зал вернулся пианист, заиграл и тихонько запел, очевидно, решив урвать напоследок хоть малую толику аплодисментов. Старички пробирались к выходу, а вслед им неслось:

— «Падают грошики медные, падают прямо с Небес…»

Следующее утро. В сне оба не нуждались, поэтому ночь показалась долгой, тем более что вступать в беседу и подвергать опасности хрупкую, едва установившуюся гармонию в отношениях ни тому, ни другому не хотелось. Старик как раз сотворил немного денег для мистера Смита, а тот аккуратно укладывал их в карман, когда раздался деликатный стук в дверь.

— Войдите, — пропел Старик.

— Заперто, — ответили снаружи.

— Минутку.

Подождав, пока мистер Смит закончит операцию с наличностью, Старик подошел к двери и открыл ее. В коридоре топтались портье и четверо полицейских. Сии последние с совершенно излишней прытью ринулись в номер.

— Что такое?

— Прошу прощения, — сконфузился портье. — Я должен еще раз поблагодарить вас за вашу беспредельную щедрость, но, к моему глубокому сожалению, банкноты оказались фальшивыми.

— Неправда, — возмутился Старик. — Я сам их сделал.

— И готовы подтвердить это в письменном виде? — оживился старший из полицейских (фамилия — Кашприцки).

— Да в чем дело?

— Самому делать деньги не положено, — невозмутимо объяснил патрульный О'Хаггерти.

— А я в посторонней помощи не нуждаюсь, — с достоинством парировал Старик. — Вот, смотрите!

Он порылся в кармане, чуть поднатужился, и на ковер потоком посыпались сияющие монеты, словно конфетки из торгового автомата.

Двое полицейских тут же непроизвольно рванулись вперед на полусогнутых, но Кашприцки на них прикрикнул, и они замерли на месте. Зато плюхнулся на четвереньки портье.

Кашприцки:

— Ну, чего там? Портье:

— По-моему, испанские песо эпохи Филиппа П.

— Вы что, нумизматикой промышляете? Да? — спросил Кашприцки. — Но это не дает права мухлевать с «зеленью». Федеральное правонарушение, ясно? Я вас обоих забираю.

Патрульный Кольтелуччи:

— Наручники? Кашприцки:

— Да уж, давай по всей форме. Мистер Смит занервничал:

— Может, смоемся? Покажем фокус?

— Стоять! — рявкнул патрульный Шматтерман, выхватил пистолет и выставил его вперед, вцепившись в рукоятку обеими руками. Вид у него был такой, словно он собрался пустить струю на рекордное расстояние.

— Мой дорогой Смит, если мы хотим ознакомиться с жизнью человечества и с тем, как человеки обходятся друг с другом, нам придется мириться с мелкими неудобствами. Иначе зачем мы сюда явились?

Щелкнули наручники, и весь кортеж проследовал из номера в коридор. Замыкал шествие портье, выражавший глубочайшее сожаление по поводу случившегося — как от имени администрации, так и от себя лично.

В участке задержанных заставили снять верхнюю одежду, и они предстали пред грозные очи самого капитана Экхардта. Немигающим взором из-под графленого, как нотная бумага, лба, из-под стального ежика волос обжег он подозреваемых. За толстыми линзами очков глаза капитана казались парой мелких устриц.

— Так. Этот — Смит, понятно. А имя?

— Джон, — поспешно ответил Старик.

— А сам Смит что, язык проглотил?

— Он… Его лучше не спрашивать… Понимаете, он однажды очень неудачно упал.

— Давно?

— До того, как вы появились на свет.

Капитан некоторое время молча разглядывал того и другого, потом поинтересовался:

— Он псих? Или вы оба с придурью?

— Грубость — тяжкий грех, — усовестил его Старик.

— Ладно. Давай разберемся с тобой. Фамилия?

— Бог… Богфри.

— То-то. Я уж думал, мы кощунствовать вздумали. Что у них в багаже?

— Ничего, — ответил один из патрульных.

— И в карманах тоже, — добавил другой. — Если не считать сорока шести тысяч восьмисот тридцати долларов наличными в правом внутреннем кармане.

— Сорок шесть тысяч?! — взревел Экхардт. — Это у которого же?

— У чернявого.

— У Смита. Та-ак. Кто сляпал банкноты — ты или Смит?

— Деньги сделал я, — ответил Старик, всем своим видом показывая, как надоел ему этот разговор. — А потом отдал Смиту.

— Зачем?