Александр Мильштейн - Серпантин

- Рыба очень свежая, - сказала продавщица, - но я же не знаю, что вы ещё в дороге употребите... Сейчас только пять утра, это же у вас ещё даже не завтрак. Зачем же так наезжать на меня на ровном месте?

Чей-то голос произнёс его имя, Манко резко обернулся...

- Сельдик, - сказал он, - ты откуда взялся?

- Из Нового Света, - сказал Сельдик, - еду домой. У тебя что, нервы сдают, а, Ман?

- Какие нервы, Сельдик, с чего?

- Я не знаю, я смотрю, ты тут базар устраиваешь. Или, может, ты теперь на санэпидемстанции работаешь?

- Сельдик, тебе ли не знать, где я работаю?

- Не, ну ты же был когда-то этим...

- Ну, ну?!

- Санитаром леса...

- Рэкетиром, ты хотел сказать?

- Да не, Ман, чё я, совсем? Всё давно и неправда... Да это слово теперь вообще никто не употребляет. Крыша и крыша...

- Какая, блядь, крыша! - сказал Манко и ударил кулаком по прилавку.

- Ман, чё ты разбушевался? Ну, пусть будет рэкет... Эй, эй, постой... Рэкет по-английски - это "рассеянный образ жизни"... Я тебе клянусь... Мне недавно сказали, я тоже не поверил, в словарь посмотрел - правда...

- Сельдик, мы не в Чикаго. Причём тут английский? Вместо того, чтоб спасибо сказать... Ну ешь тут, травись на хуй...

- А я и ем и пью, - сказал Сельдик, отправляя в рот второй бутерброд, - и чё? А тебе нервы надо лечить, Ман, а не желудок. Я так думаю, что ты в санаторий едешь?

- Я сонный, Сельдик, а то бы я тебя устроил в санаторий... Ладно, хватит бузы. Мне передавали, что ты хочешь промзону выкупить. Я через три дня вернусь и перетрём.

- Лады! Не обижайся, Ман. Я просто не врубился, тоже ведь не спал, вхожу, смотрю - Ман, как вроде за старое взялся...

- За какое старое, Сельдик, ты что, с ума сошёл?! На вон, попробуй, у неё даже пиво скисшее, как будто она туда мочу заливала.

- Бабе трудно отлить в бутылку, Ман, согласись.

- Ну, может, ты и прав. Просто тёплое... Ладно, Сельдик, мне туда, а тебе обратно. До скорого.

Манко отхлебнул из купленной на заправке банки газированный напиток "живчик" и включил проигрыватель. Когда начался припев, он стал подпевать: "Райзен, райзен, зэеман райзен, йедер тут дас ауф зайне вайзе!" [1] "Путешествия, путешествия, морские путешествия, каждый совершает их по-своему..." (нем.)

Незадолго до отпуска секретарша по его заданию перевела песни, а потом ещё и переписала все тексты по-немецки, но русскими буквами...

Нога каждый раз сама собой нажимала на газ, и хаммер бросало вперёд...

Казалось, его сейчас завертит в огненном смерче...

Манко обязательно ставил "Раммштайн", когда вёз кого-нибудь в первый раз.

Хотя он знал, что ни один человек не в силах понять то, что чувствует он в этот момент...

Человек может восторгаться - вполне искренне - скоростью, внутренней отделкой его "броневика", да и самой по себе музыкой...

Но ощутить это в целом никто, кроме него, не в состоянии...

Манко это особенно ясно осознал, когда вёз своего бухгалтера.

Врубив "Раммштайн", Манко стал искоса следить за выражением бухгалтерского личика...

Оно было непроницаемо! Бледный мерзкий мозгляк в круглых очочках...

"Пиздец?" - спросил Манко. "Простите? - сказал бухгалтер. - Нет, я просто не понял, что вы имеете в виду? Машину, музыку, ситуацию с малыхинским тендером?"

Манко сразу стало так тоскливо, что он чуть не сказал: "Уволен".

Он еле сдержался, вспомнив, что бухгалтер в последнее время стал выполнять ещё и функции сисадмина, и подыскать ему замену, да за такую зарплату...

- Эту музыку, - сказал Манко, - я дома не слушаю. Только в машине.

- Понятно. Хорошая музыка. Очень, - закивал бухгалтер.

- Что тебе может быть понятно? Ты вообще помнишь, что Ленин сказал?

- Нечеловеческая музыка. Правда, он это сказал про другую...

- Да что ты говоришь! А я и не знал, - засмеялся Манко. - Так вот: дома я слушаю ту же, что и Ленин. А эту только в машине. Ладно, проехали, - сказал Манко и, выключив "Раммштайн", пропел, подражая Элвису: "Love my tender..."

Бухгалтер попробовал изобразить на лице улыбку...

Манко подъехал к флигелю на территории "Литфонда", который снимал, в принципе, не он один... Но соседей он почти не видел, а может быть, и не было уже никаких соседей... Накануне он о них подумал, когда эта тварь, кончая, стала орать... Где он её подцепил, он уже толком и не знал... На набережной? Или прямо в море?... Загарпунил?..

Нет, загарпунил он её, уже дотащив до кровати...

Все дни перед этим Лёня не то маялся, не то мялся... Зачем-то даже вызывал сюда секретаршу... Алёна приехала, он сводил её в Тихую Бухту, трахнул по пути... И как-то быстро она ему надоела... К тому же сильно обгорела, так что и трогать её на следующий день нельзя было... Глядя, как она сидит, положив ноги в воду, на песке, под зонтиком, Манко вспомнил клип... Бека, кажется... В котором к человеку на курорт являлся его письменный стол - прямо на пляж... А в офисе, наоборот, в это время ходили в плавках и ластах... Тупая такая перестановка, да... А потом ещё тень по улице шла вертикально, а человек, наоборот, полз по асфальту...

Манко услал Алёну обратно в Харьков...

А вчера, или, точнее, позавчера... Потому что вчера Манко проснулся под вечер и отмокал в море, пока не стемнело... С удовольствием вспоминая это ощущение... Когда после шашлыков, вина и ночного купания... Которое само по себе осталось в памяти... Белым треугольником... Мелькавшим в глубине...

"Блядь, она хорошо ныряла... - вспоминал он, - след от купальника... Плыл в глубине, как электрический скат... Или отражение чайки..."

Он ловил её руками, она ускользала...

Поймал только, когда приземлились...

Как медведь лосося... в горной речке...

И потом, когда они шли в обнимку... Он всё время лапал её большую грудь... И казалось, что он тащит под мышкой огромную рыбину-блядину... Белугу-касатку...

Нет, это она его называла "касатиком"...

Вообще она была чудная - как будто пришла пешком из довоенной фильмы....

"Что же ты не нырнул за мной, касатик? - сказала она на берегу. - Моё тело было из тех же букв, что твоё лето..."

"Странные слова говорила... Сумасшедшая баба... Но при этом тело у неё такое, что... Не, давно такого не было... Просто русалка, блядь..." - думал Манко, счастливо потягиваясь...

Он шёл по выжженному солнцем парку "Литфонда" к калитке, которая вела на набережную...

И вдруг заметил в стороне от тротуара - на рыжем газоне - белую фигурку...

Доплер стоял, прислонившись к чёрному стволу с таким неприкаянным видом, что Манко - вспомнив к тому же, как прождал его накануне битый час в кафе - думал было теперь пройти мимо...

Но всё же сказал "Здравствуйте, Пётр Григорьевич. Как ваши дела?"

Доплер ответил не сразу. Он посмотрел на Манко затуманенным взглядом, начал было что-то говорить, но ничего не сказал.

- Ну, я пойду, - сказал Манко, - простите.

- Постойте, - сказал Доплер, - можно, я с вами... Немного пройдусь?