Николай Никифоров - Хич

Многие преподаватели в их институте пользовались какими-то своими конспектами, особенно математики. Яныч никогда не носил с собой вспомогательных материалов, но выкладывал все с точностью до запятой – по нему можно было корректировать учебники. За все свое существование в этом месте он отправил за пределы института немало студентов, и те, кто умудрились ему сдать, понимали последняя проверка на вшивость пройдена, и дальше обучение не будет сопряжено с проблемами.

– Вот что я тебе скажу, Самохвалов, – произнес он раскатистым, густым басом, таких разгильдяев, как ты, в нашем институте не держат.

Боб смотрел на него в упор, читая его механические мысли, больше напоминавшие куски железа, чем живые образы людей. И чем больше он читал, тем спокойней ему становилось. По сути дела, Яныч придирался к нему, причем делал это как-то глупо, почти по-детски. А все потому, что считал статистику делом своей жизни, а ребят в потертых джинсах – лоботрясами. Чушь какая-то. Он смотрел на него спокойно, ничуть не боясь того, что последует за его словами.

– Это мы посмотрим.

Но это еще не все. Он послал ему мощный телепатический импульс: "HЕ ПУГАЙ ЕЖА ГОЛОЙ ЗАДHИЦЕЙ". И с соответствующим образом, после чего Яныч притих. Надолго.

– Боб, тебе что, жить расхотелось? Вылетать собрался? – Гарик смотрел на него, пытаясь понять, отчего это вдруг его друг осмелел.

Тот самый Гарик (его звали Игорем), который столько раз выручал его за все время обучения. Тот самый коренастый парень, с которым Боб бегал плечом к плечу все пятикилометровки.

– Спокуха. Я знаю, что делаю, – для пущей важности он сплюнул в мусорное ведро.

– Ну да, конечно. Ты что, не понял, с кем связался? Яныч таких, как мы, кушает на завтрак.

Вова был искренне рад видеть друга. Его лицо чем-то напоминало лицо Петра I, только рост не был таким большим. На втором курсе у всех юношей только-только начинал проклевываться пушок (такой плавный намек на бороду и усы), у Гарика же под носом и на подбородке была полноценная растительность – совсем как у взрослого мужчины.

– Пошли жрать, – Боб увильнул от ответа. – Как раз большой перерыв.

– Не понимаю я тебя, старичок.

– Скоро поймешь.

Честно отстояв свои двадцать минут в очереди, перед этим забив свободные места в одном особенно уютном уголке "тошниловки", они уселись есть. Конечно, они могли бы купить полноценный обед, но почему-то всегда покупали "хот-доги" и "колу".

– А теперь расскажи-ка мне, старичок, где ты был эти три дня.

– Ну… грубо говоря, добирался до дому.

– Пешком, что ли? – усмехнулся Гарик.

– Автостопом.

"Врет, небось. Хотя шут его знает", – подумал Гарик почти сразу, как услышал ответ.

Боб смотрел на него очень выразительно.

– Может быть, ты завис у какой-нибудь милашки, ты, Спиди-гонщик? – спросил Гарик.

Боб молчал. И смотрел.

– Ну, я могу допустить вариант того, что ты и вправду заболел.

– Я тебя когда-нибудь прибью, ты в курсе?

– Так ты правда проехал "стопом" двести семьдесят километров?

– Если я говорю тебе, что мне клево, значит, мне действительно клево. А если говорю, что двигался автостопом – значит, оно так.

– Ну ладно тебе… уж и поприкалываться нельзя. Только, по-моему, ты чего-то мне не договариваешь.

– В плане? – насторожился Боб.

– Ну… меня не покидает ощущение того, что у тебя с крышей что-то случилось. В смысле – что с ней немного не того, понимаешь?

– А ты три дня поголосуй без жратвы, под дождем и с мокрыми сигаретами – я б на тебя посмотрел тогда.

Вообще-то Гарик как раз был тем самым другом, которому можно было сказать все. Но сейчас Бобу не хотелось этого делать. Он обязательно скажет ему, но потом.

К тому же у Вовы из головы никак не шли слова байкера – что рано или поздно найдутся люди, которым захочется воспользоваться его способностью. Он также вспомнил об убийстве, которое так или иначе совершил. Не то чтобы Боб верил в бога – верить-то все верят, а вот верует не каждый. Он прекрасно понимал разницу между тем и другим, и просто верил, что существуют какие-то силы, которые могут влиять на его судьбу. Причем, как Боб себе однажды уяснил, количество мелких и крупных неприятностей (равно как и хороших ситуаций) прямо пропорционально тому, что он когда-либо натворил.

И эти мысли не покидали его, он постоянно об этом думал. Как Боб полагал, все то, что приготовил для него Яныч, было просто детским лепетом по сравнению с тем, что его поджидало. И как раз именно таким видел его Гарик – чем-то явно обеспокоенным, нахмуренным, как будто с бодуна.

– Уж не приключилось ли с тобой чего в дороге, приятель?

– Э-э-э… а что, так похоже?

– Честно говоря, выглядишь ты паршиво. На редкость, я бы сказал.

– Гаря, можно попросить тебя об одной вещи?

– Все, что угодно. Разумеется, окромя коттеджей и иномарок с девочками из "Плейбоя".

– Вот сейчас закончится перерыв, и мы еще успеем покурить. А потом будет семинар по истории, к которому я совершенно не готов…

– И чего?

– … а потом мы поедем ко мне домой. Мы будем пить чай, я буду очень много говорить, а ты обещай мне, что просто будешь мне верить – и все.

– Ты говоришь как гарный хлопец из фильма ужасов, который кому-то про вампиров втирает.

– Все только дома, ладно? Ничего про дорогу не спрашивай, пожалуйста…

Гарик смотрел на Боба, словно пытаясь прочитать его мысли. Последняя фраза скорее напоминала мольбу, а не просьбу. Игорь проглотил остатки "Колы", дожевал хот-дог и приподнялся со своего места:

– Пошли курить.

Он чем-то напоминал Пушкина – на его голове произрастало изрядное количество курчавых волос. Но особой гордостью Петра Петровича были огромные мохнатые бакенбарды. На самом деле он прекрасно знал, на кого он, преподаватель истории в техническом вузе, похож. И догадывался, как окрестили его студенты. Петр Петрович был одним из тех преподавателей, которым во время лекции или семинара не сиделось на месте – он почему-то бродил взад-вперед по маленькой аудитории, измеряя ее своими шагами.

– Итак, господа хорошие, сегодня мы рассматриваем все факты, которые привели нашу страну к Великой Отечественной войне. Надеюсь, все готовы – впрочем, те, кто был на лекции, знают, о чем я говорю, – он очень любил монологи. – Верно я говорю, Самохвалов?

– Совершенно верно, Петр Петрович, – Боб был спокоен, как никогда. Он моментально настроился на его поток, и с ходу понял, в чем дело.

А дело было в том, что на лекции его не было (да и не могло быть). И что Пушкин собирается его спрашивать, и уверен в том, что он ничего не знает – хочет устроить маленькую показушку, что-то вроде шоу. Дабы другим неповадно было.

– Ну так когда, господин Самохвалов, был заключен заключен советско-германский договор о дружбе и границах?