Анатолий Приставкин - Вагончик мой дальний

Казалось бы, ну что нам стоило миновать пресловутую Зыряновку, вместе с названной теткой, которую предложил Васька-серьга, и посчитать, что нам в который раз повезло? А ведь не миновали — и попались. Ну а миновали, что тогда? И тогда бы, тогда тоже, на нашем, проложенном для нас свыше маршруте, причем любом, ждал бы нас все тот же, назначенный судьбой вагончик.

Говорю уверенно, потому что знаю наперед, что с нами будет. Знал бы тогда, бросился бы в тайгу, в любое зимовье, чтобы продлить на часы, на минуты нашу свободу. И Зоенька не знала, верила, как и я, в чудо. Одна удача, и еще одна, и мы, глядишь, прорвемся на волю. Господи! Господи! Если бы до конца жизни сохранить эту веру!

Сидя в конце последней платформы, спиной по ходу поезда, и видя лишь стриженый затылок нашего охранника, я наклонился к Зое и спросил, о чем они так долго секретничали с Надей.

— А ты не догадываешься? — спросила она. — Надя все о нас знает.

— Откуда?

— Ты лучше спроси, как остальные не догадались, когда кругом наши физии распечатаны… А еще Надя, знаешь, что сказала? Сказала: вас ненавидят, потому что у вас любовь. Слово в слово, как бородач. Может, правда? — Со вздохом добавила: — Хоть бы этот Кеша не ссадил нас в тайге. С него какой спрос? Все равно никто не узнает.

Но Кеша честно отрабатывал дареное курево. Он прикрыл нас брезентом, и посадил так, чтобы не торчали на виду.

С поезда на узкоколейке тайга в сумраке вечера не показалась нам страшной. Но розового куста, выращенного Хансом, как ни смотрели в промзоне, мы не увидели. Потом пошли проплешины, перелески, поля.

Промелькнула и наша опушка. Для остальных, кто каждый день ездит на смену, просто лес за насыпью, а для нас с Зоей родное местечко…

Болотце с ручьем, омуток, зимовье. Мысленно с ним распрощались. Ни погони, ни собак не видать. Небось, шарят вдоль путей к Юргомышу. А мы все тут, вокруг да около, бродим.

Пришла на ум шальная мысль: а не сойти ли нам снова здесь и продолжить житье-бытье в родном зимовье? Ведь утверждают фронтовики — в одну воронку снаряд дважды не попадает… Но это все теории. А на самом деле, пока не найдут, будут шарить вдоль дороги. И второй… и который раз. У них сейчас охотничий раж: что медведя завалить, что беглеца. Это на фронте их нет, там рисковать под пулями надо. А тут… Воевать в тылу с бабами и ребятишками — они герои!

Я крепко сжал Зоину руку. Она ответила слабым пожатием.

— Жалко, — шепнула на ухо.

Я повторил:

— Жалко.

Мы оба знали, о чем мы жалели.

Зыряновка открылась из-за деревьев многими огнями. Мы уж как-то отвыкли, что в мире существует столько электричества. Прожекторы на мачтах не в счет. У них и свет другой, лагерно-холодный. Он не светит, а бьет по глазам. А тут, при виде светящихся окошек, повеяло жилым теплом.

Поезд сбросил скорость, и молчаливый Кеша, закинув автомат на спину, двумя руками поддержал меня и Зою, пока мы спрыгивали наземь. Махнул рукой, но не в знак прощания, а скорей по привычке.

Прямо от насыпи начиналась деревенская улица. Пахнуло дымком, донеслась откуда-то песня, высокие бабьи голоса сквозь смех и перебор гармошки. И это напомнило какую-то иную, нами забытую, тыловую жизнь. На звук гармошки мы и пошли. Да нам все равно было куда идти.

А улица, как в каждой деревне, тут была одна. Песня приблизилась, можно было разобрать слова.

Я ни прежде, ни потом не слыхал этой песни. Но запомнилась она из-за своего необычного текста про разбойников. А еще потому, что в тот вечер все воспринималось по-особенному. Песня тоже. Хотя нам-то, понятно, было не до песен.

— Нужно спросить тетю Олю, — напомнил я.

— Нет, — возразила Зоя. — Нам надо спросить тетю Оню.

— Такого имени нет.

— Но я сама слышала… Бородач так и сказал: спросите тетю Оню. Я даже удивилась… Зря не переспросила.

— Зря. — И я повторил упрямо: — Такого имени нет. Я сейчас зайду в избу и спрошу… А ты побудь здесь.

— Спроси тетю Оню, — произнесла вслед Зоя.

Я не помню ее интонации, но думаю, что она была просительной. Только я Зою не послушался. Я был уверен, совершенно уверен, что знаю точно, кого надо спрашивать.

Изо всех сил пытаюсь остановить это мгновение у чужого крыльца. Поздней памятью переиначиваю наш разговор, правлю себя:

— Нужно спросить тетю Олю, — говорю я.

— Нет, — возражает Зоя. — Нам надо спросить тетю Оню.

— Такого имени нет.

— Но я сама слышала… Бородач так и сказал: спросите тетю Оню. Я даже удивилась… Зря не переспросила.

— Зря, — говорю я. Но при этом соглашаюсь. — Ладно, — говорю. — Зайду в избу и спрошу тетю Оню. Непонятное какое-то имя… Но я спрошу.

Иногда наш спор укорачиваю еще.

— Нужно спросить тетю Олю, — предлагаю я.

— Надо спросить тетю Оню, — поправляет Зоя.

— Ладно. Спрошу. А ты побудь здесь.

Но сделал я так, как сделал. И одна буковка в тот вечер решила нашу судьбу. Сейчас-то понимаю, что был бы другой вечер, другие обстоятельства, которые привели нас к такому же результату. Понимаю. И все-таки…

Добираясь в воспоминаниях до этого вечера, я веду этот короткий спор. И спорю снова. С собой. С Зоей. Со своей дурацкой памятью, которая не хочет ничего менять. И оттого становится больней.

Я постучался в двери, но за шумным весельем меня не услышали. Потянул дверь на себя и сразу же окунулся в атмосферу бурного, даже буйного деревенского праздника. За просторным столом, накрытым небогатой снедью: картошка, огурцы, лук и, конечно, неизменная бутыль мутноватого самогона, — кучно теснились женщины.

Девочка-подросток, как мне увиделось от порога, лихо растягивала меха гармошки. Ядовито синий махорочный дым клубами восходил к потолку. И хоть все враз повернули головы в мою сторону — как же, мужик объявился! — но петь не перестали, и только ближайшие к двери закричали: «Паря! Ходи к нам! Заждались!».

Из-за стола поднялась моложавая бабешка — да тут все были молодые — в цветастом платочке и белой нарядной блузе, судя по всему, хозяйка дома.

— Тебе, милой, кого?

— Мы ищем тетку Олю!

— Кого? Кого?

— Олю! — крикнул я сильней, пытаясь переорать женский хор.

— Ах, Ольгу? Она вон сидит! — И тут же закричала через весь стол: — О-оль… Слышь? К тебе!

— К тебе! К тебе! — подхватили остальные. А кто-то добавил: — Ох, Ох! К Ольге так мужики и липнут! Сладкая баба!

— А у нас Илья седня, — добавила хозяйка. — Престольный…

— Престольный! Престольный! — опять подхватили бабы.

— Щас… Только допою, — отвечала неведомая Ольга. Через дым разглядеть ее не удавалось. — Допою вот про любовь…