Марина Юденич - Исчадие рая

– Понял. – Секьюрити сноровисто исчез за дверью, плотно притворив ее за собой.

– Александр Георгиевич! – негромко окликнула Анна.

– Да, Анюта, – Егоров отозвался не сразу, но голос был ровен, а взгляд переместился на нее и не был уже таким безжизненным и застывшим, – не бойся, я не умер. Пока. И не помешался окончательно. Хотя…

– Что хотя?

– Хотя есть от чего. Ты хоть понимаешь, что происходит?

– Нет. – Анна замерла в ожидании очередной порции бреда, которую вполне мог сейчас обрушить на нее Егоров. Состояние его было странным и не вполне ей понятным, но предыдущий опыт общения позволял предположить худшее.

– Происходит грандиозная, колоссальная подстава. Но страшно не это, нас всю жизнь кто-нибудь пытался подставить. Страшно другое – я не понимаю, кто именно действует сейчас. А действует некто о-очень продвинутый: тонкий, умный, почти гениальный человек. Дьявольски гениальный. Я таких не знаю, и мне страшно.

– Вы имеете в виду заметку в газете, звонки и арест Дмитрия Игоревича?

– Именно это я и имею в виду. Стоп! А откуда ты, девушка Анюта, знаешь про звонки? – Взгляд Егорова мгновенно преобразился: он стал ледяным и колючим. Однако Анна не испугалась, она уже решила, что будет говорить правду, ибо в ней, возможно, единственное спасение от надвигающегося кошмара.

– Мне тоже звонили.

– И кто же?

– Молодая женщина.

– И что хотела молодая женщина?

– Она требовала информацию о вас. С кем вы приехали, как долго пробыли… И так далее…

– И – ты?

– Одни раз я ответила ей.

– Зачем?

– Она грозила сообщить моим родителям, где я работаю.

– Бред какой-то. Где ты работаешь? Что здесь криминального? Ты же не девочка в апартаментах.

– Мои родители не усмотрели бы разницы.

– Ясно. Значит, один раз… Интересная получается байда. Значит, Дима не врал. А я ему не поверил. Знаешь, что произойдет сейчас?

– Не знаю.

– Он мне не поверит.

– Во что не поверит?

– В то, что это не я подставил его с «Глоком».

– Но как вы могли это сделать?

– Мог. Я-то как раз и мог. Очень даже мог, очень даже…

Анна никак не могла понять, говорит ли Егоров сейчас осмысленно и здраво или недуг опять овладевает им, и то, что он так складно излагает, всего лишь бред воспаленного сознания, которое не вынесло серии разящих ударов. Особенно насторожили ее последние, весьма туманные его реплики, но он, очевидно, прочитал тревогу в ее взгляде.

– Ну что, Анюта, опять боишься?

– Боюсь.

– Пока напрасно. Я – в форме, причем в боевой. Кто-то бросает вызов. Кто-то очень талантливый и тонкий – игрок, одним словом. Так что, Анюта, будем играть. Так-то. Вы несколько поторопились, господа. Вы, вы, я и тебя имею в виду. Поторопились списывать меня со счетов. Я еще очень пригожусь вам всем. Очень сильно пригожусь. Поэтому, Анюта, ты иди и выполняй распоряжения нашего сидельца. Распоряжения дельные. А я пока думать буду, и от того, что я надумаю, зависит, девушка Анюта, ваша судьба. Ваша персонально тоже. Иди. Скажи, чтобы принесли мне коньяка грамм пятьдесят, не больше. Да не пугайся ты, пить я больше не буду! Это так, для стимуляции мозга. И чаю побольше, горячего и с лимоном.

Анна вышла из апартаментов в полном смятении чувств, она и верила и не верила в то, что сказал сейчас Егоров. Верила, потому что помнила восторженные рассказы старинных клиентов про его талант системного аналитика; потому что так же, как и он, причем совершенно самостоятельно, пришла к выводу, что все происходящее – звенья одной цепи и, стало быть, вполне возможно что и дело рук одного человека. Верила еще и потому, что его обида и порожденные ею хвастливые интонации были ей хорошо понятны. Однако весь предыдущий тяжелый опыт общения с ним яростно восставал против этой веры и требовал совершенно обратного.

В кабинете ее ждал телефон, буквально разрывающийся от собственного звона, Анна почему-то была совершенно уверена, что звонит он уже очень долго. Значит, кто-то упорно дозванивается ей в пятом часу утра. Готовая ко всему, она взялась за трубку.

– Алло-о-о! Анюта, лапочка, ты там еще держишься, бедненькая? – Первым желанием Анны было швырнуть трубку, но рука не шевельнулась, подсознание было начеку: информация могла быть важной.

– Он здесь. Что еще? – Она сама удивилась своему ледяному спокойствию и такому же тону.

– О, Господи, да ты совсем сбрендила, миленькая. Я знаю, что он здесь. Вернее – там, у вас. Все это теперь совсем не важно. И я звоню, чтобы помочь тебе. Тебе, тебе, подруга. Потому что дела у тебя – швах. А ты об этом еще ничего не знаешь. Видишь, какая я благородная девочка. Ты мне только один раз шепнула одно-единственное словечко, и то не по доброй воле, а я вот теперь спасаю тебя. Может быть, даже рискую. Ну ладно, я девчонка рисковая. Слушай. По этому телефону говорить ничего нельзя, он теперь у них на прослушке и твой домашний, я думаю, тоже.

– У кого – у них?

– У ментов, у кого же еще. Теперь, когда Рокотов загремел, они всех взяли в оборот. Слышите меня, вы, козлы ментовские? Слышат! Но молчат. Так вот, сейчас мы с тобой будем их дразнить, а заодно и спасать тебя.

– Каким образом?

– Очень просто. У тебя ведь на столе лежит список ваших постоянных членов с телефонами? Ну, лежит, не ломайся, я знаю, у меня такой же. Так вот бери его и записывай цифры. Пишешь? Ну что ты ломаешься? Сейчас я обижусь, положу трубку – и пропадай на здоровье. Тебя же они сдали и подставили, неужели не ясно?

– Кто – они?

– Сейчас! Я все сказала, менты все записали и сели мне на хвост. Какая ты умная! Ну, все, последний раз спрашиваю: пишешь или нет?

– Пишу.

– Умница. Пиши: номер первый – вторая цифра телефона, номер третий – четвертая…

Егоровская девица оказалась весьма искушенной в вопросах конспирации. Через несколько секунд на листе блокнота Анна записала семь цифр, которые представляли собой, очевидно, номер какого-то телефона.

– Записала? А теперь бегом в то заведение, куда ушел ваш бывший шеф-повар. Поняла? И оттуда звони по этому телефону: я тебе что-то очень важное расскажу. И быстро беги. Они тоже кое-что соображают.

В трубке ударили короткие гудки отбоя. Анна лихорадочно соображала. Возможно, девица решила поиздеваться над ней, просто так, по злобе или от нечего делать. Однако голос ее, особенно в конце беседы, был довольно серьезным и даже тревожным, пропали наигранные театральные интонации. Разумеется, в бескорыстную помощь этой особы Анна не верила ни минуты, но вполне возможно было, что опасность грозит им обеим, тогда все было объяснимо. К тому же в ушах Анны все еще звучали слова: «они тебя сдали и подставили». Кто такие «они» и что конкретно скрывает в себе зловещее «сдали и подставили», она не знала. Но именно таким было и ее внутреннее ощущение, и оно грызло ей душу, принимая туманные очертания тонущих кораблей и грязных стен, проступающих сквозь европейские интерьеры. Просто фантазия у нее разыгралась не на шутку, а эта егоровская подружка сформулировала все коротко и точно: «сдали и подставили».