Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

– Прежде всего, я никому не звоню весь этот месяц, – сказала Тамар, и с силой переплела пальцы, – а потом, примерно через месяц, где-то в середине августа, в зависимости от ситуации там, и если всё пойдёт как надо, я позвоню и скажу тебе приехать с "Жуком" [14] "Жук" – ласковое название маленького автомобиля марки Volkswagen. .

– И куда я тебя повезу?

Тамар сдержанно улыбнулась:

– Когда это произойдёт, я тебе скажу.

– Ну, ты даёшь, – покачала головой Лея и подумала, хорошо бы, чтобы всё уже закончилось, и вернулась бы та, прежняя, Тамар.

Они встали и пошли на кухню. Тамар поблагодарила всех за особенный обед, обнялась и расцеловалась с поваром и поварихой, и с помощницами, и с официантами. Лея предложила поднять бокалы за здоровье Тамар, за удачу в долгой поездке, которая её ожидает. Они выпили. Все смотрели на неё с опаской. Она не была похожа на путешественницу. Она выглядела как перед операцией.

Тамар, голова которой начала кружиться от вина, всматривалась в тесную заполненную паром кухню, в любимые лица вокруг. Думала о многих часах, проведённых здесь, руках, до локтя погружённых в груду рубленой петрушки или наполняющих виноградные листья рисом, кедровыми орешками и мясом. Два года назад, в возрасте четырнадцати лет, она решила бросить школу и стать помощницей повара у Леи. Лея согласилась, и Тамар проработала там несколько недель, пока её отец не узнал, что она не ходит в школу. Он пришёл и кричал, и угрожал, что приведёт инспекторов из министерства труда, если Тамар ещё хоть раз покажется в ресторане. Тамар почти тосковала сейчас по той унизительной сцене: видеть отца таким настойчивым и решительным, борющимся за неё. Она вернулась к ненавистной учёбе, а с Леей встречалась только дома, когда приходила понянчить Ноу, свою любимицу. Но она не отказалась от мысли о кулинарии, потому что всё равно, думала она сейчас, на вторую её карьеру уже нет больших надежд.

Лея проводила её до выхода. В переулке витал тонкий аромат жасмина. Обнявшаяся пара прошла мимо них, покачиваясь и смеясь. Они взглянули одна на другую и пожали плечами. Когда-то Лея учила её, что у каждой пары есть тайна, которую только они чувствуют. Если нет тайны – это не пара.

– Послушай, мами, – сказала Лея, – не знаю, как тебе это сказать, но всё же. Не сердись, ладно?

– Сначала послушаю, – сказала Тамар.

Лея скрестила руки на груди:

– Если хочешь, я могу избавить тебя от всей этой суеты, минутку, дай мне закончить...

Тамар подняла брови и промолчала, но она уже поняла.

– Смотри, один телефонный звонок кому-то, кто меня ещё помнит с тех пор. Это для меня не проблема. – Тамар подняла руку, останавливая её. Она знала, чего стоило Лее вырваться из её прежнего мира и избавиться от всего, что её притягивало – от наркотиков и от людей – и хорошо помнила, как Лея сказала ей однажды, что каждый контакт с тем миром может втянуть её снова.

– Нет. Спасибо, – но предложение очень растрогало её.

– Я только позвоню кому-то, – продолжала Лея, стараясь говорить с энтузиазмом, – я уверена, что тот, о ком я думаю, знает этих твоих паразитов. В течение часа он будет там с двумя десятками ребят, нападёт неожиданно и вытащит тебе его оттуда.

– Спасибо, Лея, – ей нельзя было даже думать об этом, соблазн был велик.

– Есть люди, которые только и ждут, что я у них о чём-то попрошу, – подавленно сказала Лея, глядя в пол.

Тамар обняла её, доставая ей до груди, прижалась.

– Какое огромное у тебя сердце, – сказала тихо.

– Да? – спросила Лея сдавленным голосом. – Жаль только, что сисек почти нет. – Она обняла, обвила руками маленькое худое тело. С жалостью потрогала выступающие лопатки. Они долго стояли обнявшись. Тамар думала, что это её последнее объятие перед дорогой, и Лея почувствовала это или догадалась и постаралась всеми силами, чтобы это было самое лучшее и большое объятие, материнское и даже отцовское.

– Ты только береги себя, – беззвучно проговорила Лея над головой Тамар, – там, уж я-то знаю, некому будет тебя беречь.

Не доходя до центральной улицы, Тамар остановилась. Из-за угла последнего в переулке дома окинула улицу испуганным, сомневающимся взглядом. Осматривала арену своих действий и не в силах была ступить на неё, как актриса или певица, которая за мгновение до начала премьеры смотрит со страхом через дырку в занавесе, гадая, что ждёт её сегодня перед ними.

И вдруг – одиночество, страх, жалость к себе – и вопреки всему, что так тщательно планировала в течение двух месяцев, с каким-то даже разочарованием в себе, села в автобус и как была, без волос, в лохмотьях, среди бела дня приехала и вошла во двор своего дома, молясь о том, чтобы никто из соседей не увидел, и чтобы садовница сегодня не работала, и понимала, что даже если увидят – не узнают.

Как только открыла ворота, почувствовала, что воздух вокруг неё нагревается и оживает в вихре, большой, жизнерадостный ком любви, покрытый золотистой шерстью, бросился к ней, большой, горячий и шершавый язык прошёлся по её лицу, минута удивления и лёгкого замешательства, но какое облегчение, чувство настоящего спасения: в мгновение ока собака узнала её запах, её суть.

– Пойдём, Динкуш, я не смогу пройти через это одна.

– Однажды , –начала Теодора голосом сказочницы, – давным-давно... – и рассмеялась, увидев удивление Асафа. Она уселась поудобнее, пососала дольку лимона, чтобы смочить горло, и тогда, не прерываясь, взволнованно жестикулируя, с блеском в глазах, рассказала ему свою историю, рассказ о ней и об острове Ликсос, и о Тамар.

...Однажды, примерно год назад, в одно из воскресений, в час её дневного отдыха Теодора вздрогнула всем телом, услышав мощный звук, взорвавшийся против её окна, который, постепенно очистившись от завываний и свиста, превратился в тёплый голос девушки, настойчиво зовущий её подойти к окну.

То есть, не её саму, а "уважаемого господина монаха, который живёт в башне".

Она поспешила встать, подошла к окну, увитому цветами бугенвилии, и увидела, что прямо за забором монастыря, во дворе школы стоит бочка. На бочке стояла маленькая девушка с буйными, спутанными чёрными волосами, которая держала в руке рупор и обращалась к ней.

– Дорогой монах, – вежливо сказала девушка и изумлённо замолчала, когда поняла, что маленькое лицо в окне – женское. – Дорогая монашка, – поправилась она, поколебавшись, – я хочу рассказать вам сказку, которую вы, наверно, знаете.

Тут Теодора вспомнила: именно эту девушку она видела неделю назад на верхушке своей прекрасной смоковницы. Она сидела верхом на одной из больших веток и записывала что-то в толстую тетрадь, незаметно поедая один плод за другим. И Теодора, давно готовая к этому, направила тогда на любительницу инжира рогатку, с помощью которой разгоняла вороватых птиц, и выстрелила в неё отшлифованной абрикосовой косточкой.