Андрей Хаас - Ярость

– Я потому так срочно попросил о встрече, – крякнув от мерзкого вкуса беленькой, доверительно сообщил Горский, – что мне необходимо сегодня же уяснить для себя некоторые вещи.

– Где Соня, я не знаю! – раздраженно буркнул Тимур.

– Понимаю. Но я вовсе не по этому поводу… – изображая на лице удивление, заверил Горский.

– А для чего же еще я вам понадобился?

– Сейчас объясню, – попыхивая сигаретным дымком, пообещал Андрей Андреевич. – Кстати насчет Сони. У тебя телевизор есть?

– А при чем здесь телевизор? – насторожился Тимур. – Вы еще кровать не вернули.

– Сегодня в два ночи по «Культуре» повтор репортажа про «Арт-Манеж», в том числе и интервью со мной, – похвастался Горский. – Посмотри, почерпнешь массу полезной информации…

– Почему вы так уверены?

– В чем именно?

– Да во всем этом! – презрительно воскликнул Тимур. – Ваша галерея, ваши репортажи, которые вы же и снимаете, все эти ваши зомбированные художники, этот ваш счастливый мир избранных и востребованных. Почему вы думаете, что мне будет интересно? Я не рисую, не выставляюсь и не бегу с вами в одной упряжке. К чему эта ваша забота о моей более чем скромной особе? Не понимаю. Вы что, пригласили меня, чтобы рассказать про свою передачу?

– Тебе не идет такое ерничанье, – с укоризной пожурил его Горский. – Мы знакомы уже пятнадцать лет, и я всегда считал тебя не только талантливым художником, но и своим личным другом. Что с тобой, Тимур? Чего ты так напряжен? Я просто хотел пообщаться.

– Вот как! Пообщаться? В двенадцать ночи? Скажите прямо, чего вам надо? Вы уже задурили голову моей девушке, в результате чего она ушла из дому и, вероятно, сошла с ума.

– Сошла с ума? – насмешливо воскликнул Горский. – Почему ты так решил? А если и сошла, при чем тут я?

– Ну как же? Ведь это после ваших курсов в нее вселился этот бес современного искусства. Наверняка именно вы и подучили ее бегать голой по Манежу. Воображаю себе, как проходило обучение! Не отпирайтесь, она бы сама никогда до такого не додумалась. Вы всех используете как пешек, а ваша школа просто калечит молодых людей, заставляя их участвовать в таких сумасшедших проектах.

– Очень захватывающее выступление, – с саркастической улыбкой перебил его Горский. – В целом совершенно правильное, за исключением тех мест, где ты намеренно смещаешь акценты и драматизируешь, превращая минимальную теоретическую подготовку в некую злокозненную интригу.

– Да так и есть! – запальчиво воскликнул Тимур. – Вы же там делаете роботов, выстругиваете им головы из бревен, а руки вставляете в жопу!

– Нет, это совершенно не так! И потом, прости, пожалуйста, к чему такая грубость? Разве я тебя чем-то обидел? Сотрудничество художников и нашей школы взаимовыгодно. Обычный союз творческих сил с научными знаниями – и ничего больше. Движущая сила художественной эволюции всегда опирается на предшествующий опыт, его попросту нужно знать.

– Андрей Андреевич, – устало прервал его Тимур, – основная проблема всех искусствоведов и кураторов – хронический словесный понос от плохопереваренной научной информации. Я не люблю заумные фразы, мне бы что-нибудь попроще.

– Можно и попроще, – спокойно согласился Горский. – Ты глубоко заблуждаешься насчет «Art-On». У нас учебное заведение, и мы действительно готовим своих слушателей по особой программе, но мы учим молодежь искусству, а не калечим души, как ты утверждаешь. А Соня твоя вовсе не сошла с ума, с чего ты взял? Она жива-здорова, и, более того, мне кажется, что ее ум сейчас как никогда светел. Еще вчера она была молодой и никому не известной художницей, а уже сегодня она на обложках всех изданий и перед ней открываются грандиозные возможности.

– Какие еще возможности? – начиная злиться, воскликнул Тимур. – На моих глазах Анапольский орал ей в лицо, что ноги ее больше не будет в галерее. Он наговорил такого, что я чуть не убил его.

– Это не так! – беспечно улыбнувшись, махнул рукой Горский.

– Нет, именно так! Вы сожрете ее так же, как сожрали всех до нее, и не подавитесь! – кипятился Тимур.

– Ты опять преувеличиваешь. Помнишь девиз школы Баухауз?

– Нет.

– «Искусству научить нельзя, но ремеслу можно».

– А при чем здесь Баухауз? – удивился Тимур.

– Работа нашего фонда тоже структурирована. Мы ищем молодых людей, обучаем умению мыслить и техническим основам современного художественного процесса, а потом продаем их работы. Это отработанная годами практика, настоящее производство, если угодно – технология. В результате мы не тратим время на бесплодные поиски, и галерея сразу получает новые имена. Это не преступление и не подлость! Галерея не богадельня, она продает искусство, а обычный принцип любой галереи – регенерация художников. Заметь – искусственная регенерация, так что я просто не принимаю всех твоих обвинений и могу списать их разве что на твою эмоциональную усталость.

– Может быть, и так, пусть будет усталость, – тихо согласился Тимур. – Списывайте на что хотите. Мне безразлично. Наверное, вы правы, я действительно отстал от времени, устал, пью и все такое, но я делаю это только потому, что сам так хочу, никто мне не указ, и я плевать хотел на все ваши правила.

– Поздравляю тебя. Так в чем же дело?

– Спасибо за поздравления, но это я хочу спросить – в чем дело? Что вам от меня надо? Тем более после всего, что произошло?

– Видишь ли, Тимур, – осторожно продолжил Горский, – развивать тему можно до бесконечности, но в этом нет никакого смысла. Правда, в которую ты отказываешься верить, заключается в том, что художник во все времена зависел от окружения и был абсолютно неприспособлен жить без своих заказчиков и покровителей. А современная молодежь, выросшая в век скоростей и информации, не желает годами жить в бедности, она хочет быстрой славы, признания и денег, потому охотно соглашается на патронаж фонда.

– Конечно! – с жаром воскликнул Тимур. – Те, в чьем сознании красота подменена уродством, кто не умеет работать ни руками, ни резцом, ни кистью, конечно же, нуждаются в системе продвижения производимого ими мусора через ваши галерейные залы.

– А ты вокруг себя много красоты видишь? – раздраженно осек его Горский. – Чего ты фарисействуешь? Современный человек вообще окружен одним лишь мусором. Такова наша жизнь. И красота, и мусор – всего лишь слова, означающие в наше время одно и то же.

– Для вас одно и то же.

– Хорошо, для нас, а для тебя нет. Тебя ведь не просят в этом участвовать. Ты зрелый и всем известный художник. Тебе не нужно посещать семинары, которые мы проводим для своих желторотых студентов, и не нужно слушать ученых советов. Делай что хочешь!

– Спасибо, что разрешили. И что же, по-вашему, я должен делать?