Сюльви Кекконен - Современная финская повесть

Перед заходом солнца Антти приходит в Ээвала. Амалия ждет сына. В большой избе у нее горит огонь в очаге, поставлен кофейник. Антти начинает:

— Поверь, мама, что у тебя и там, в Хельсинки, тоже будут трудности. Ты прожила всю жизнь в деревне, как же ты сможешь привыкнуть ходить по улицам и одеваться по-городскому?

Сын закуривает сигарету и смотрит на мать, как будто взвешивая ее возможности. На Амалии короткая, из грубошерстной материи, юбка, а вместо кофточки надета рубаха сына, из которой он вырос. Рукава рубахи закатаны выше локтя. На ногах у нее смоленые высокие пьексы, на поясе — полосатый передник. Нагибаясь, чтобы поправить огонь, Амалия отвечает резко:

— Я еду к Кертту не в качестве украшения. А трудности я и здесь видала. Я, наверно, даже люблю эти мои трудности. Каждый раз, когда я выходила из затруднений, я даже чувствовала уважение к себе, Амалии Ээвала.

— Да, да. Уж ты так высоко держишь голову и ходишь с таким самоуверенным видом, что посторонний человек просто боится тебя. Сийри и то говорит — она не могла бы поверить, что ты женщина, если бы не слышала, как ты разговариваешь с Резвой, с коровами да с овцами. С ними-то ты ласкова!

— Сийри, стало быть, меня боится. Вот и жила бы твоя жена в этом вечном страхе, если бы я осталась в Ийккала. Наверно, я совсем не похожа на ее мать. И плачу-то редко. С малых лет я привыкла любить коров и овец, не говоря уже о лошадях. И даже теперь я не вижу в этом ничего предосудительного. С тех пор как не стало Воронка, Резвая была для меня одним из самых близких существ. Она таскала возы и с мешками, и с дровами и меня, бывало, помчит на скорых ногах к людям, когда бы я того ни пожелала. Будь и ты, Антти, ласков с Резвой. Она этого заслужила.

Когда речь зашла о Резвой, голос Амалии дрогнул.

— Послушай, мама. Мне даже трудно представить себе, как ты будешь ходить по блестящим полам тети Кертту и смахивать тряпочкой пыль с ее стеклянных лосей. Это ты, привыкшая чистить скребницей свою красавицу Резвую! И потом еще... В Такамаа, конечно, станут говорить, что Сийри и я выгнали тебя из дому.

— Разве жители Такамаа не знают, что я упряма и меня против воли никуда не сдвинешь? «Слова людей — наши слова» — ты это имеешь в виду. Точно листья, опавшие с деревьев, летят они сами по себе, куда несет их ветер, изменив свой цвет и форму. Ну и пусть летят! Я и сама когда-то горевала из-за них. Не стоило горевать. Если ты пошел в мать, сынок, то главные трудности, которые ждут тебя, — в тебе самом. Уважения Такамаа ты, конечно, добьешься, если будешь хорошо вести свое хозяйство. Ради твоего же покоя прошу тебя постараться.

Антти во время всего разговора нервно ходил по избе взад и вперед и курил сигарету за сигаретой. Амалия успела сварить кофе и накрыть на стол. Она жестом приглашает Антти к столу, и сын садится на указанное ею место. Амалия приносит из комнаты свечу, зажигает и ставит на стол. В избе уже совсем темно. Старые бревна стен подгнили, из окна дует. Пламя свечи колышется от дуновения. В колеблющемся свете Амалия всматривается в лицо сына и переводит взгляд на краснеющие ветки рябины в зеленоватой стеклянной вазе на столе. Три дня тому назад она принесла эти ветки из лесу, чтобы украсить ими стол для прощального кофе перед отъездом брата с семьей.

Амалия говорит медленно, делая паузы и подыскивая слова:

— Я не помню, сколько раз за этим столом я пила кофе по случаю встреч и проводов. Это стол людей, близких друг другу. Я рада, Антти, что ты пришел. Теперь я уезжаю из Ээвала и с удовольствием выпью мой прощальный кофе именно с тобой. Я уеду рано утром, до утренней дойки.

Морозит. Воздух прозрачен и свеж. Небо где-то высоко-высоко. Амалия с вещами стоит на открытом крыльце Ээвала и прислушивается, стараясь уловить голос автобуса. Если есть у Такамаа какой-то голос, то это шум рейсового автобуса, проносящегося по шоссе, думает Амалия. Вот уже слышно... Она оборачивается и запирает дверь большим ржавым ключом, который затем прячет в свою сумку.

Трава на дворе покрыта тонким инеем, редкие листья осин неподвижны, как на картинке. Лишь подернутая дымкой поверхность озера продолжает жить. Ныряет стайка гагар, охотясь за рыбой.

Амалия идет к автобусу. Шофер принимает ее багаж. Она поднимается на подножку и видит Антти, привязывающего Резвую к сосне у поворота дороги на Ийккала. Парень усердно машет кепкой проносящемуся автобусу, и Резвая тоже поворачивает в его сторону свою красивую голову. Бледное лицо Амалии вспыхивает и покрывается румянцем. Она наклоняет голову и на миг закрывает глаза, словно боясь, как бы посторонние не разглядели ее волнения.

Потом она выпрямляется и задумчиво смотрит вперед синими глазами, точно так, как смотрел когда-то ее отец на красное солнце, опускающееся в дымку за осенние скошенные поля.

Хейкки Окса собирается уходить.

На дворе май, время носить летние шапки.

Об этом вчера вечером толковала Кристина. Пора, мол, покупать летнюю шапку. Я попросил вынуть из нафталина старую. Кристина сначала ответила, что ее уже и в помине нет, что уборщица еще осенью кинула ее в мусорную корзину или отдала в Армию спасения — такую-то хорошую шапку, с которой связано столько воспоминаний, такой качественный товар!

Он надевает шапку, берет на руку плащ и открывает дверь.

— Кристина, я ухожу.

— Завтракать придешь? — доносится из приоткрытой двери. Это дверь ванной.

— У ребят новые чертежи, надо взглянуть.

Он закрывает дверь, бросает взгляд на лифт и начинает спускаться с четвертого этажа. Утро прохладное.

Чертовы кофелюбы, где они только деньги берут круглые сутки жарить кофе. Еще спасибо, что не с самой ночи. Пройдусь, пожалуй, по набережной до остановки.

Залив словно зеркало. У причала и вокруг него лодки — одни покрашены, другие только опрокинуты. Запах моря и запах лодок.

Это стихи, но чьи? Давно ли я, кажется, их учил? Да, да, того шведа.

Он сворачивает за угол и направляется к остановке. Справа вдоль улицы тянется сад. Мамы и няни ведут детей. Он останавливается поглядеть, как тащатся малыши.

Сюда, бывало, и Кайса с Пентти и Эсой приходили. Тогда не было прогулочных нянь и детей не держали на улице, как нынче, с утра до вечера. А выросли все-таки здоровыми.

Изжога. С чего бы это? Газеты последнее время шумят о том, что финны стали часто болеть сердечными болезнями.

Он минует сад, подходит к остановке и присоединяется к толпе, ожидающей трамвая. Отсюда, с горы, видны сад и море. Деревья покрылись листвой, газоны зазеленели. Вчера утром этого еще не было. А может быть, я не заметил. Весна в разгаре. Люди одеты по-весеннему, как я. Хорошо, что старая Эдла не выбросила в мусор эту шапку. Вон у молодых людей почти такие же. Видно, они опять в моде.