Ольга Ляшенко - Собиратель чемоданов

— До переселения чемоданчик был легкий, как пушинка, — непонятно зачем сказала Марина. — А теперь — килограмм двадцать. Я его даже поднять не смогла, еле оттащила.

— Да! Вот ты мне скажи: по-твоему, это умная женщина? — возмущенно, но с тайным восторгом сказал Упендра, — Я ей кричу: «Оставь!», а она тащит. Ну точь-в-точь моя мать!

— Пойду заварю еще чаю, — сказала Марина довольным голосом и вышла из комнаты.

— Удивительно, как она узнает все мои желания! — сказал Упендра.

— Ты ведь тоже часто угадываешь мысли.

— Да, но меня поражает то, как она это делает: всегда к месту и неназойливо. Для женщины это необыкновенно!

— Почему же? — горячо возразил Дмитрий Васильевич. — Бывают такие женщины, которые по уму ничем не уступают мужчинам. Даже превосходят, — и почему-то покраснел.

— Разве я сказал, что они уступают? Например, моя матушка никогда никому ни в чем не уступала. Всегда настоит на своем, даже если не права. Просто женский ум отличается от мужского.

— В чем же?

— Только в одном: у женщины не может быть досконального знания.

— Почему?

— По ее природе. Потому что доскональное знание может быть получено только сыном от отца и никак иначе. Все прочие знания недоскональны.

— То есть ошибочны?

— Почему же обязательно ошибочны? Просто недоскональны.

— А в чем выражается их недоскональность?

— Я ведь уже сказал: в том, что они получены не сыном от отца, а как-то по-другому: из книг, из телевизора, из разговоров…

— Постой. А это самое доскональное знание можно изложить, например, в книге?

— Конечно, можно! Почему я и говорю, что женщины ничуть не глупее. Они ведь, как правило, больше нас читают, поэтому и знания у них обширнее. Просто у них нет досконального знания, вот и вся разница.

5. Дмитрий Васильевич сосредоточенно задумался, пытаясь вникнуть в услышанное. Но вдруг почувствовал резкий болезненный укол и вскрикнул от неожиданности.

— Ай! Что это? — и зачесал укушенную руку.

— Ч-черт! Опять они, — сквозь зубы пробормотал Упендра, с опаской оглянувшись на дверь.

Но было поздно. Марина уже входила в комнату с полным подносом. Еще издали заметив насекомых, ярко черневших на белой скатерти, она нахмурилась и остановилась в дверях.

— Что, Мариша? Чем-нибудь помочь? — заискивающим голосом спросил Упендра.

— Спасибо, — поизнесла она ледяным тоном. — Я вижу, у тебя гости. Так может, мне пока выйти пройтись? А то еще помешаю, — и повернулась к двери.

— Что ты? Какие гости? — испуганно сказал Упендра и суетливо забегал по столу, не зная, как ее удержать. — Они просто так зашли, на минутку, видимо, по делу. Сейчас я все узнаю… — и, уже не помня себя, прикрикнул на Стяжаева:

— Что ты сидишь, как болван? Помоги ей!

От его голоса проснулся Чемодаса и сел, ничего не понимая, тараща круглые и совсем детские спросонья глаза.

Между тем клопы обступили Упендру плотным кольцом. Похоже, у них и вправду было к нему какое-то неотложное дело.

— А ты изменилась, — сказал Коллекционер, приближаясь к Марине, чтобы взять у нее из рук тяжелый поднос. — Раньше насекомые тебя не раздражали.

— Неправда! Клопов у меня никогда не было! — вспыхнула она.

— А тараканы?

— А что тараканы? Они по всему дому живут, — быстро проговорила Марина. — Скажешь, у тебя их нет?

Коллекционер не ответил.

— И за что их травить? — продолжала она. — Они крови не пьют, не безобразничают, питаются крохами…

— Они гадят в чемоданах, — деревянным голосом произнес Коллекционер.

— Ха! Ну, и где теперь твои чемоданы?!

Они стояли лицом к лицу, испепеляя друг друга взглядами. Между ними был поднос, на нем зазвенели чашки. Коллекционер потянул поднос к себе, но Марина не отпускала. Тогда он убрал руки, усмехнулся и произнес так тихо, чтобы слышала только она:

— Интересно, что скажет Упендра, если родится дочь?

6. От оглушительного грохота и звона битого стекла клопы разбежались. Стяжаев пошел за веником и мусорным ведром, а заодно и застирать испачканные заваркой брюки. Чемодаса притворился снова спящим, а скоро и вправду уснул.

— Ну, и какое же у них было дело? — безмятежно спросила Марина, боком присаживаясь на краешек стула.

— Да ничего интересного, — ответил Упендра. — Что могут придумать эти пошляки? Затеяли какую-то вечеринку с танцами и пытались втянуть меня.

— Ну, естественно! Чтобы ты им все организовал. У самих-то даже на это ума не хватает.

— Как ты догадалась? — поразился Упендра. — Именно так все и было.

— Вот нахалы! Им ведь уже было сказано, раз и навсегда. Как же тебе удалось их спровадить?

— Очень просто. Во-первых, я им прямо сказал, что я теперь — семейный человек, и бегать по танцулькам мне больше неохота. Мне там просто нечего делать.

— Правильно!

— А кроме того, мне завтра рано вставать. У нас ведь важное мероприятие в Обществе Собирателей Чемоданов.

— Ты им, небось, и адрес сказал?

— Да, улица Вокзальная, дом два.

— Зря. Еще припрутся, помешают.

— Не припрутся. Я их предупредил, что это очень далеко. Чтобы успеть к началу, им пришлось бы выйти прямо сейчас.

Тем временем Дмитрий Васильевич успел переодеться в сухие брюки, заново поставить чайник и уже занимался уборкой.

Потом он нарезал новых бутербродов и заварил чай.

Они посидели еще некоторое время, обсудили кое-какие детали завтрашней операции, после чего Стяжаев перешел в бывшую свою комнату и, не раздеваясь, прилег на диван.

7. Под утро ему приснился суд, и будто уже окончательный приговор вынесен, но суду конца не видно: все сидят как пришитые, расходиться не думают, и судят еще горячее, чем до приговора. А приговор такой: Подкладкину, как организатору — лишение головы пожизненно, с конфискацией всего находящегося в ней имущества и с правом апелляции не ранее, чем через пять лет, а Чемодасову, как исполнителю, с учетом его добровольной явки, содействия суду в установлении истины по делу, примерного поведения, и физического отсутствия на момент вынесения приговора — то же самое, но только условно.

Вот почему он и понял, что это сон: «Не может быть, чтоб так скоро. Судили-судили — и вдруг — бац, ни с того ни с сего, приговор. А свидетелей еще и половины не заслушали. Нет, это я, конечно, сплю». И долго еще лежал, не открывая глаз, так как было интересно, что говорят во сне.

Сперва долго шумели и возмущались. Судья колотил молотком, прокурор призывал к порядку, но шуму и возмущения не убавлялось.

— Как так не отделяется? — кричали из зала. — Это фокус, не верьте ему!

— Это неуважение к суду! Его суд приговорил, а он фокусничает! Прибавить ему за это!

— Прибавить! Прибавить! — подхватило сразу много голосов.