Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

Б. Н., 30 лет, Владивосток».

Кому-то может показаться, что три выхода из тысяч слишком уж организационно-конкретны: уйти в армию, уехать на Восток, научиться сочувствовать, сопереживать; есть, мол, в этом некий наивный прагматизм, что ли, излишняя практичность исхода — не совет ли, не тот ли искомый общий рецепт, коего, как утверждал Сухомлинский, нет и быть не может.

Далек от этой мысли.

Повторю: исходов множество, болезнь излечима самыми разными способами. Важно помнить об одном — лечение это должно избегать как «пере», так и «недо». Пережимы и недоработки чреваты осложнениями. Берясь лечить инфантилизм, важно, как и при всякой другой болезни, вовремя поставить точный диагноз. А дальше — действовать. Учителям, воспитателям и прежде всего родным.

Считается, что любовь к дитяти не может быть глупой. Увы, может быть. Но выберем иное слово — неразумной, и эта формулировка не кажется такой уж неприемлемой.

Против неразумной, слепой, ничего окрест не замечающей любви — во имя любви осознанной, мудрой, желающей добра и ведущей к праведному поступку — вот, пожалуй, единственно возможный и действительно общий для всего сущего совет.

А сущее это — отец и дочь, мать и сын, даже если речь идет о чужих детях и родителях других детей.

Все в мире рядом, а подлинное добро распространяется от одних к другим, от старших к младшим и наоборот, соединяя всех нас в единое целое.

Вначале — о мере искренности. О праве на педагогику — не только педагога.

О воспитателях неодушевленных, сила воздействия которых убедительнее всяких слов, — о вещах, о деньгах, о ценностях материальных, которые порождают новое в моральном — в отношениях между людьми.

Так вот, о мере искренности.

Познание души ребенка, отрока, юноши — не есть педагогическая цель. Цель всякого воспитания — формирование личности, идейной убежденности, а значит, зрелой, гармоничной, честной и работящей. Познание характера и его душевных глубин лишь фундамент, на котором строится личность ученика умелыми руками и сердцем учителя. А мера искренности — пароль на право входа в эту душу.

Понятие, прямо скажем, из деликатнейших и полностью зависит только от взрослого — от его осторожности, такта, чувства предела.

Юные люди доверяют только умнейшим, да и то в них сызмала существует порог откровенности, черта, за которой ученик или уклоняется от ответа, или говорит полуправду, или произносит то, что от него ждут, на самом деле думая совсем иное.

Глубоко убежден: если учитель ощутил порог откровенности, если понял — мера искренности исчерпана, следует тотчас остановиться в любых наступательных действиях; остановиться, чтобы задуматься — как идти дальше и надо ли идти вообще. Чувство, интуиция, тонкость без всякого преодоления барьеров откровенности подскажут настоящему воспитателю ответ на незаданный вопрос, укажут путь для дальнейшего движения.

Эти соображения — для замкнутого коллектива: класс — учитель, сын — родители.

Но воспитание — это сила, способная воздействовать на человека и в разомкнутом пространстве. Человека ведь воспитывает все: истина, услышанная в трамвае, пример, поданный кем-то на улице, статья в газете, спектакль в театре, книга, прочитанная в библиотеке.

Педагогика окружающей человеческой среды, общественных контактов, педагогика жизненных ситуаций сплошь да рядом вступает в соревнование с педагогикой школьной и семейной, смело опрокидывая их устои, перечеркивая достигнутое, отрицая доказанное, внося смятение в неокрепшую душу подростка.

Чаще всего растущий человек отмалчивается, и сколько нужно любви, внимания, душевного интереса ближних — отца, матери, учителя, — чтобы увидеть перемены в нем, чтобы услышать их неслышный голос, чтобы понять, где нужно прибавить сил и энергии и восстановить утраченное равновесие разновеликих истин.

Но иногда в поиске истины — и не так редко — растущий человек обращается к разомкнутому пространству.

Со стороны вроде пишет в никуда.

Разве анонимное письмо в редакцию, общественную организацию, к писателю — письмо кому-то? Ответа же не будет, раз письмо без обратного адреса. Да если и с адресом — какой глубины и убежденности придет обратный ответ, коли речь идет не о жалобе, а о деле нравственном, всеобщем, что ли?

И тем не менее письма такие идут.

И чем наивнее, неиспорченнее человек, тем больше верит он в ответ разомкнутого пространства, в ответ, который, как кажется ему, он непременно получит — не здесь, так там, не так, но иначе.

И здесь следует сказать об ответственности разомкнутого пространства. Но вначале два слова — о его структуре.

Разомкнутое пространство, а другими словами, весь окружающий мир, пожалуй, можно поделить на две части — организованную, выражаясь модными словами, ангажированную, и менее организованную, а то и вовсе безответственную, но тем не менее тоже ангажированную, иначе говоря, тоже служащую тем или иным целям. Хотя не вполне осознанно.

Книга, театр, фильм, конечно же, относятся к первой части и, если говорить про нашу жизнь, служат добру.

Но словоизлияния подвыпившего мужичка в трамвае, задиристое поведение ватаги подростков на улице, грубость в очереди, площадная бесцензурность, рвачество, спекуляция, пьянство, превращение жизни в сплошную гонку за престижным барахлом суть педагогика отрицательного свойства, тот самый дурной пример, который заразителен и который во многих конкретных ситуациях способен вселить сомнение в идеи добра.

Не надо, однако, думать, что, обращаясь к разомкнутому пространству, растущий человек обращается лишь только к организованной части окружающего его мира, хотя письма адресованы именно туда — не станешь же писать пьяному старикану, который произнес свою тираду в трамвайном вагоне и сгинул в неизвестность. Да, человек, адресуясь к организованной части разомкнутого пространства, обращается к нему в целом. И организованный мир должен дать ему ответ, в том числе за мир неорганизованный — за весь мир.

На этом пока остановимся, подчеркнув одно важное обстоятельство: анонимное обращение к окружающему миру чаще всего отличается одной особенностью — предельной искренностью. Искренностью до дна.

Говорить здесь о мере искренности не приходится, потому что, собственно, инициативное обращение подростка ко всему миру, как правило, носит характер исповеди предельной откровенности.

Иначе говоря, подросток никогда — или почти никогда — не откроется так учителю или родителям, как открывается он в исповеди, не рассчитанной на конкретный ответ.