Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Мы еще шли некоторое время молча. Наконец, я выдавил из себя:

– Ты не сказала, что все это случилось... не возле твоего дома.

– Да, я не сказала!

– А зачем ты поехала к нему?

Она очень резко остановилась.

– Слушай, я, что – твоя жена? Что ты от меня постоянно требуешь?! Что ты постоянно лезешь ко мне со своими вопросами?!

– Нет, ты не моя жена.

– Ну вот и оставь меня в покое!

Я оставил ее в покое и, как только она исчезла из моего поля зрения, у меня возникло болезненное чувство потери, страх за то, что больше я ее не увижу, а если и увижу, она больше не подпустит меня к себе. Меня снова ждало одиночество, случайные встречи, никчемные связи, девушки из дальних пригородов. Наташа была не в счет. Она сделала все, чтобы мое чувство к ней лишилось всякого сексуального содержания. Она очень успешно превратила меня в своего товарища. Я перестал в ней видеть женщину. Женщиной была Лиза. Горячей, неутомимой, требовательной, с этим колдовским запахом, от которого у меня голова шла кругом. Я спрашивал себя, что еще она могла бы сделать, чтобы я, наконец, отделался от этого наваждения, и не находил ответа. Я едва удержался от того, чтобы снова не пойти к ней, не предпринять очередную попытку помириться. Проворочавшись полночи, я заснул только под утро. Забыв завести будильник, я проспал и, позвонив в редакцию, сказал, что еду с утра на интервью.

– С кем же? – поинтересовалась Римма.

– Римма, – сказал я. – Ты же такая умная, придумай что-то сама, ладно?

– Мне за это, между прочим, премии не дают.

– Мы будем искать другую форму благодарности, – пообещал я, мысленно отняв из своей недавно сократившейся зарплаты пятерку на конфеты.

Вечером я поехал на Малиновского. Общежитие располагалось в новой девятиэтажке. Над крыльцом висела красная вывеска. Я вошел в фойе. Лампы дневного света болезненно зудели и подрагивали. У вертушки проходной сидел за фанерной трибункой мужик с лицом старого бульдога. Я показал ему свое удостоверение и он, взяв его, стал самым пристальным образом изучать. Он щурился, наводясь на резкость, и я не уверен, что он хоть что-то разобрал в нем.

– У вас здесь вчера девушку избили перед общежитием, вы не в курсе?

– Я утром заступил. Не знаю.

Он вернул мне удостоверение.

– А у кого есть списки жильцов?

– Это все в деканате.

– А комендант есть в общежитии?

– Коммендант до пяти часов работает.

В это время в фойе появились трое. Один негр и двое белых, говоривших между собой по-испански. Кубинцы, наверное.

– Отойдите, дайте людям пройти, – сказал вахтер, указывая, куда мне следовало отойти.

– Excuse me! – окрикнул я троих, и они оглянулись не без удивения.

Выяснив, говорят ли они по-английски – они закивали, я спросил, не слышали ли они о студенте по имени Карим.

Карим? Карим? Они заговорили между собой по-испански, потом черный, широко улыбаясь, сказал, что, кажется, один парень живет на третьем этаже, но они лично не знакомы.

– А откуда он, вы не знаете случайно?

– Кажется из Марокко.

– Спасибо, – сказал я и махнул рукой. Они так же махнули мне и пошли к лифту.

– Здесь не полагается, – сказал вахтер, не скрывая своего недовольства моим присутствием на вверенной ему территории.

– Не полагается что? – спросил я.

– Посторонним не полагается. – Он встал из-за своей перегородки. – Вступать не полагается.

– Я – не посторонний. Я вам показал свой документ, я из газеты.

– Не знаю никакой газеты. Тебе нужен комендант, придешь завтра в рабочие часы. А сейчас выйди отсюда.

– То есть?!

– То есть, выйди на улицу и все!

Стоя у крыльца я видел, как вертухай выглядывает в окно, проверяя, удалился ли я, или остаюсь у границ его владений. Скоро появилась еще одна группа студентов, человек шесть. Эти были явно арабами. Я спросил, не знают ли они студента по имени Карим.

– А зачем тебе Карим? – спросил один.

Он подошел совсем близко и просто впился в меня карими глазами, обдавая запахом сигарет.

– Ты его знаешь?

– Я здесь всех знаю, – он просто обволакивал меня своим взглядом, просто пытался подчинить себе. – Зачем тебе Карим?

– Должен вернуть ему долг.

– Ты покупаешь аппаратуру? У меня есть отличный “Шарп”. Недорогой. Хочешь?

– Мне не нужен “Шарп”, мне нужен Карим. Ты можешь его вызвать сюда?

От злости меня снова обдало жаром, я ощутил как кожа стянулась вокруг черепа. Араб отступил на шаг, но продолжал улыбаться.

– Окей, я передам, что ты его ждешь. Если он есть. Как тебя зовут?

– Дмитрий, – сказал я. – Скажи, ждет Дмитрий.

Мой собеседник крикнул что-то своим товарищам у дверей и быстро взбежал по ступенькам наверх. Передаст ли этот тип Кариму, что его ждут, я не знал. Я был не в себе. Я жаждал крови, свернутых на сторону носов, выбитых зубов, заплывших глаз. Последствия меня перестали волновать.

Я отошел от входа в общежитие и стал осматривать местность в поисках какого-нибудь орудия возмездия: доски, палки, трубы, кирпича, камня. Потом я увидел, как в двух окнах на третьем этаже зажегся свет. Эти арабы, действительно, могли быть соседями. Я видел, как в желтых прямоугольниках двигались темные силуэты людей, которые могли не иметь к этому Кариму никакого отношения. Я ждал. Когда уже стемнело, из общежития вышел бородатый парень.

– Эй, привет, – позвал я.

Он обернулся. Этот тоже был арабом.

– Слушай, ты не помнишь случайно в какой комнате живет Карим? Я помню, что он на третьем этаже, но не помню номер, а вахтер не хочет его звать.

– Карим, – он растерянно улыбнулся, как будто вслушиваясь в мой английский язык, узнавая слова. Губы у него были полные чувственные, – Какой Карим?

– Из Марокко.

– А, Карим! Нет, не помню, в каком номере.

– А ты его знаешь?

– Знаю, но мы не друзья, – по-английски он говорил слабо. – У них своя компания.

– Он один что ли здесь – Карим?

– Я другого не знаю.

Увидев кого-то за моей спиной, он обратился к нему:

– Салям алейкум Омар, – дальше его речь слилась в непроходимый арабский клекот: ха-ва-кха-ва-кха-аля-ля. Я обернулся – за мной стоял другой араб. Они несколько раз повторили имя Карим. Второй раз оно прозвучало как Карим аль Садр. Потом мой собеседник сказал:

– Он живет в 327 комнате.

– Спасибо!

В порыве благодарности я пожал ему руку. Он, растерянно улыбаясь, ответил на мое рукопожатие.

– А ты не можешь его позвать сюда, а то меня ваш вахтер не пускает.

Он растерянно оглянулся. Потом сказал:

– Нет, я не могу. Меня ждут.

Я снова остался один. Что было делать дальше? Я нашел по крайней мере одного Карима. Я знал его фамилию. Знал, где он живет. Я только не знал, как он выглядит. И я не знал тот ли это Карим, которому я бы так хотел проломить череп, выбить зубы, глаз, что-нибудь еще, причем так, чтобы память о нашей встрече осталась у него на всю жизнь. И вдруг я ощутил, что как только я дал названия всем тем увечьям, которые я хотел ему нанести, запал наносить их у меня прошел. Вечерний сырой холодок заполз под рубашку и остался там. Я стоял у вытоптанного газона, на котором окурков было больше, чем травы. Вокруг высились серые панельные пятиэтажки. Возле редких горящих фонарей моталась кругами ночная мошкара. Я мог простоять здесь вечность и не встретить того, кто мне был нужен. Апатия и усталость внезапно одолели меня, и я поплелся на автобусную остановку, с которой продолжал посматривать на здание общежитие. Никто не входил в него, никто не выходил. Оно казалось декорацией, опустевшей съемочной площадкой. Наконец подъехал со скрипом автобус, остановился, сделав тяжелый выдох, открыл двери. Устроившись на задней площадке, я поехал, подпрыгивая на ухабах, назад в город.