Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Кащей был явно смущен. Он пошел за тарелками, и я слышал, как он со звоном перебирал их, скорей всего, выбирая чистые или просто приличные на вид. Вернулся он с двумя стаканами и одним настоящим фужером. Из нагрудного кармана пиджака торчали вилки и нож.

– Все тарелки грязные, воды с утра нет, так что давайте прямо из коробки. Вилки – чистые, тара – тоже. Приступайте.

Когда я открывал шампанское, он снова поднялся и принес бутылку коньяка.

– Слушайте, Митя, пускай шампанское девочки пьют, а мы с коньячка начнем. Для преодоления первых минут неловкости, так сказать.

– Да вы не стесняйтесь меня! – весело сказала Наташа. – Я – простая! Давайте мне тоже коньячку!

– Побойтесь Бога, какая же вы простая... – пробормотал Кащей.

Она действительно была непростая, она совершенно потрясающе выглядела в тот вечер, и я подумал: что бы ни говорили, а деньги делают женщину привлекательней. И дело не только в обуви, шмутках, косметике, а в том, как она себя чувствует и ведет: спокойной, уверенной, настроенной на праздник, и это производит совершенно убийственный эффект.

Ее реплика немного разрядила атмосферу, тем не менее после первой рюмки Кащей налил себе и опрокинул вторую. Потом позволил мне поставить Стинга. Я поставил сразу свою любимую песню Fragile. Она звучала на его аппаратуре убийственно. Слышно было, как скользят пальцы Стинга по струнам, как он дышит. Ощущение было такое, что он сидел рядом с нами.

– Нравится, как звучит? – спросил я Наташу.

– Не то слово! – шепотом ответила она.

Когда песня доиграла, я поднялся и поставил диск с начала, сделав звук потише. Кащей, снова наполнив стаканы, стал расспрашивать о кооперативе. Я отвечал, и он все качал головой, потом заключил:

– Это у них сейчас второй НЭП. Доконали экономику к едрене бабушке, теперь ничего не осталось, как дать свободу частникам. Сегодня пошел купить что-то поесть, а в магазине – русский стриптиз – голые полки. Старуха у прилавка стоит и плачет. Я ей говорю, мамаша, в чем дело, кошелек сперли? И уже приготовился ей рубчик дать. Нет, говорит, собачке колбасы не могу купить, кормить нечем. Вы давно в магазине были?

Наташа посмотрела на меня неуверенно, потом сказала виновато:

– Мы на базаре сейчас покупаем.

– Хм! – Кащей поднял свой стакан. – В таком случае не могу не выпить за долголетие вашего кооператива!

Мы чокнулись и выпили.

– Есть хороший анекдот, – продолжил он. – Один чудак слишком громко жаловался, что ничего нет. Ни колбасы, ни сыра, ничего! Ну, его взяли за одно место, отвели куда надо и думают: надо его пугнуть. Говорят, мы тебя сейчас, собака такая, за антисоветскую пропаганду и агитацию расстреляем. Поставили к стенке, а патроны взяли холостые. Ба-бах! Только дым развеялся, он поворачивается и говорит:

– Ну, елки палки, патронов и то нет!

Посмеялись мы все не очень весело. Он снова сделал звук чуть погромче. Играла, я помню, They Dance Alone. Кащей сказал:

– Что-то эта нудноватая, первая была получше.

– Она не нудноватая, – решил уточнить я. – Она – грустная. Это как в Чили вдовы жертв пиночетовского режима приходят на площадь с портретами своих мужей и танцуют такой похоронный танец.

– Хм! – Кащей ухмыльнулся. – Это как если бы у нас сейчас был царь-батюшка, а где-нибудь в Дюковском собирались потанцевать вдовы с портретами повешенных красных комиссаров.

Наташа посмотрела на меня с недоумением.

– Вам их не жалко? – спросила она.

– Очень жалко, – Кащей почесал затылок. – И которых по подвалам расстреливали, жалко. И которых в Сибири сгноили, тоже жалко. Человека не для этого мама родила, нет? Всех жалко.

– Лучше в свете парня нет, чем Августо Пиночет, – вспомнил я.

– В мире не знаю, а в Чили – точно, – сказал Кащей. – Знаете, когда он взял власть?

Мы пожали плечами.

– Когда Альенде решил национализировать землю. Сделать колхозы. Как у нас. Он же марксистом был. Никогда не слышали, как у них там домохозяйки вышли на улицы с пустыми кастрюлями?

– Что-то слышали. Только я, честно говоря, не вник.

– А там нечего вникать. Когда жрать стало нечего, Альенде заявил, что отсталые крестьяне саботируют его правительство и решил взять все сельхозпроизводство под государственный контроль. Все точно по советскому сценарию. Но только их Пиночет оказался более толковым генералом, чем наш Корнилов.

– Слушайте, а откуда вы все это знаете? – спросила Наташа.

– Откуда? Странный вопрос! Купил вчера в киоске “Правду” за три копейки и там прочел. Какие еще источники информации могут быть у простого советского человека?

На улице Наташа сказала:

– А знаешь, я никогда не задумывалась об этих чилийских делах. Откуда он все это знает?

– Наверное, по “Голосу” слышал.

– А-а-а, тогда понятно.

– С другой стороны, он, действительно, все это мог в “Правде” прочесть. Все, что он говорил, я слышал. Просто он это интерпретировал не так, как наша пресса. То, что Альенде был марксистом, мы знаем. Поэтому наши так и переживали за то, что его кокнули. Что сделали марксисты у нас, мы тоже знаем. Чилийскому марксисту не дали сделать то же самое у себя. Стоит ли за это переживать?

– Выходит и Стинг – марксист?! – она остановилась.

– Или просто сочувствует. Чисто по-человечески.

Когда мы подходили к дому, она сказала:

– А знаешь, в магазинах точно ничего нет. На днях масло давали в редакции, я никогда такой очереди не видела. Хотя масло никогда дефицитом не считалось. Сыр – да, колбаса хорошая – да, но масло... И, знаешь, так обычно бабы стояли, а тут уважаемые журналисты. В очереди за маслом!

– И масла тоже нет, – сказал я.

– И лампочек! – добавила она.

Мы как раз вошли в наше парадное. Здесь было темно, пахло сыростью. Подумалось: “как в могиле”. Мы осторожно двинулись наверх, придерживаясь за невидимую стену. Только на втором этаже, где через окно вливался со двора мутноватый свет, можно было разглядеть край перил и несколько ступеней. Сделав несколько шагов, мы снова оказались в полном мраке.

– Страшно, – прошептала Наташа.

– Хочешь, постой здесь, – сказал я. – А я пойду открою дверь и включу свет.

– Нет, только вместе.

Придерживаясь за перила, мы поднялись к двери, так же на ощупь я нашел замочную скважину и вставил в нее ключ. Мы ввалились со смехом в коридор, как если бы за нами кто-то гнался. Смех был нервным.

Новое производство, так увлекшее меня, поначалу казалось беспроблемным. Здесь все решалось на ходу, за каждым решением стоял здравый смысл и готовность быстро добиться положительного результата. И, тем не менее, проблема возникла. Это произошло, когда я приехал забирать материал к работавшим вместе Вите и Валере. Они встретили меня полной бригадой: Витя, Валера и помогавшая им жена Вити – Таня. Было очевидно, что они хотят говорить о чем-то серьезном, и я заранее приготовился к тому, что они попросят надбавку. У меня уже был об этом разговор с Толиком, и он уполномочил меня поднять плату на 50 копеек за пару.