Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

— Берите вазу и поезжайте! — сказала фрау Хольт. — Этот вопрос вы уладите с моим братом.

Перед воротами стояла просторная светло-серая машина. Штефенхауз сразу взял полную скорость.

— Это добрый старый «вандерер-24», — пояснил он. — Разбираетесь в марках автомобилей? — Он говорил без умолку. — Я служил в авиации. Летчик-истребитель. Одиннадцать сбитых самолетов. Награжден Железным крестом первой степени. — Он не сбавлял хода даже на самых людных улицах. — С англичанами нельзя зевать, тут требуется зверская езда, — пояснил он. — А уж американцы, те и вовсе бешеные.

В Георгсвердере, в холле у Тредеборнов, молодые люди оказались свидетелями трогательного прощания. Фрау Тредеборн напутствовала уезжающих дочерей. Хольт только глазами хлопал. Обе девушки были в бальных туалетах, в длинных, до полу коричневых шелковых вечерних платьях строгого покроя, открывавших шею и руки. Неужто такое еще существует?

Хольт кланялся и отвечал пустыми фразами на пустые вопросы, а в голове у него кинокадрами мелькали картины, врезавшиеся в память во время недавних скитаний по Германии.

У Гитты был мрачноватый вид, тогда как Ингрид сияла свежестью и красотой. Фрау Тредеборн, опять с крестом на шее, на этот раз украшенным чешскими гранатами, призывала Гитту помнить слова, которыми их папа ознаменовал этот день: бракосочетание — священный обряд, зовущий к самоуглублению и тихим размышлениям о вечно обновляющемся чуде жизни, к которому и предназначен брак, а вовсе не к распущенности и веселью. Сказав это, она приподняла на груди крест и обратила его к Гитте, которая истово и покорно склонила голову.

— Присмотри там за нашим маленьким сорванцом! — сказала мать в заключение.

А маленький сорванец, иначе говоря, Ингрид, беззаботно захохотала, поглядывая на Хольта.

— Наше солнышко! — умилилась фрау Тредеборн.

Хольт внимательно разглядывал Ингрид: ему нравились ее глаза, а в особенности волосы, густые и пышные, каштановые с рыжиной.

Когда Штефенхауз с Хольтом грузили в багажник вино, он растроганно заметил:

— Тредеборны на редкость дружная семья!

А потом Хольт сидел рядом с Ингрид на заднем сиденьи. Близость девушки волновала его. Все его уныние как рукой сняло. Но поначалу он чувствовал себя скованным и ограничивался самыми необходимыми ответами. Машина резко затормозила на перекрестке, а выехав на автостраду, снова набрала скорость. Младшая Тредеборн кокетничала вовсю.

— Что с вами, Хольт? Вы же не на похороны едете! Или у вас большое горе? — И она с невинным видом заглядывала ему в глаза.

Ее сестра Гитта повернулась к ним, свесив руку через спинку сиденья.

— Твои ужимки вряд ли нравятся господину Хольту, — мягко упрекнула она сестру, но в голосе ее проскальзывали злобные нотки. — Вы были на фронте, представляю, как труден вам переход к мирной жизни. Вам нужно побольше развлекаться!

— Об этом позаботимся мы! — сказала Ингрид.

Хольт, заняв выжидательную позицию стороннего наблюдателя, откинулся на подушки и только плавно повел рукой — многозначительный жест, который он перенял у своих старших родственниц.

Штефенхауз, смакуя подробности, преподнес дамам не внушающую доверия историю из своей практики военного летчика. Его пронзительный мальчишеский голос перекрывал гудение мотора. Можно было подумать, что воздушная война была для Штефенхауза увлекательным приключением, своего рода спортом.

— Лучше всего было в последние месяцы войны, — рассказывал он. — Кончилось горючее. Мы дали бомбардировщикам зеленую улицу, а сами дулись в скат.

Дали зеленую улицу и дулись в скат… Хольт слушал с удивлением. Да и вообще его удивляло, что Штефенхауз все еще живет военными впечатлениями. Как легко этот белобрысый юнец говорит о войне! Для Хольта война была своего рода табу, он предпочитал ее не касаться. Это был страшный кошмар, от которого у него по сю пору бегали мурашки по спине. Анекдоты Штефенхауза вызвали в его памяти картины чудовищных разрушений в рурских городах после налета четырехмоторных бомбардировщиков. Надо будет поближе присмотреться к этому малому, решил Хольт.

Они проехали по улицам Любека и, свернув к северу, покатили по набережной Траве.

Штефенхауз остановил свой «вандерер» у большого особняка, перед которым уже дожидалась вереница машин.

Общество, в котором очутился Хольт, составляли человек тридцать празднично разодетых людей. Он сразу же потерял из виду сестер Тредеборн. Сначала его подталкивал перед собой Штефенхауз, а потом какой-то незнакомый господин взял под свою опеку. Многочисленные имена, которые ему называли, проскакивали мимо ушей. Рекомендовали его как племянника коммерции советника — Реннбахи были здесь не только хорошо известны, но и пользовались большим уважением, а теперь оно распространилось и на Хольта. Представили его и новобрачным.

Жених оказался обрюзгшим блондином лет тридцати пяти, во фраке; с него градом лил пот. Рядом с ним держался Роланд Хеннинг, тоже во фраке, щегольски облегавшем его высокую, стройную фигуру. Он что-то шепнул жениху, и тот приветствовал Хольта с подчеркнутой любезностью, а потом не отпускал добрых пять минут, подробно расспрашивая о коммерции советнике и чуть ли не с благоговением — о бременском дядюшке. Хеннинг дружески мигнул Хольту — мол, потом поговорим.

Невесту окружал цветник пожилых женщин и молодых девиц, за стульями которых стояли мужчины; невеста, утопавшая в белом шелку, в кружевах, шлейфах и вуалях, подала Хольту влажную от пота, унизанную кольцами ручку. Ей можно было дать лет двадцать с небольшим. Хольт бесцеремонно ее разглядывал. Ее лицо под льняными волосами и миртовым венком показалось ему бесцветным; в общем ни рыба ни мясо, ни красавица, ни дурнушка. А главное, ее улыбка, взгляд и в особенности речь производили впечатление непроходимой глупости. Это впечатление тут же подтвердилось, когда на витиеватое до слащавости поздравление Хольта, она не нашлась ничего ответить, кроме заученного: «Ах, спасибо… а также за ваш любезный подарок». Пожилая тучная женщина, сидевшая справа от невесты, очевидно, ее мать, добавила: «Надеюсь, вы у нас не соскучитесь!», и невеста с безжизненной улыбкой повторила, как попугай: «Надеюсь, вы у нас не соскучитесь!»

Хольт с поклоном отступил в сторону. Он сказал себе: глупа как пробка! Внимательно оглядел он круг гостей, средоточием которого была невеста. Здесь царило торжественное настроение и возвышенные чувства. Присутствовал даже прелат, которого называли «господин церковный советник» или «господин доктор». Глаза матери невесты припухли от слез.

Хольт отвернулся и огляделся вокруг. К холлу примыкали радиально расположенные просторные залы — столовая, кабинет, гостиная и музыкальная комната, соединенные друг с другом большими двустворчатыми дверьми. Гостиная, где Хольту бросились в глаза дорогие восточные ковры, вела в зимний сад. Из музыкальной комнаты была вынесена вся мебель, за исключением рояля и нескольких стульев, да и в столовой освободили место для танцев. Комнаты были празднично разукрашены, на черные костюмы и цветные платья лился яркий свет, вспыхивавший огоньками в брильянтовых украшениях. Искрилось шампанское в бокалах. Весь этот свет, и блеск, и звон хрусталя оказали свое действие и на Хольта, он почувствовал себя легко и свободно.