Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Хольт улыбнулся.

— Прости, — сказал он вслух. — Поверь, я прекрасно тебя понимаю. — Он решительно махнул рукой, как бы говоря: ну и довольно об этом. — Надеюсь, мы останемся добрыми друзьями. — Он протянул ей руку.

Гундель поглядела на него все еще неуверенно, но с заметным облегчением. И пожала протянутую руку.

Спустя несколько дней Хольт работал у себя в мансарде. В дверь постучали. Вошел Шнайдерайт.

— Простите, — пробасил он. — Мне захотелось еще раз встретиться с вами. Продолжить тот разговор.

Хольт предложил Шнайдерайту стул, а сам сел на кровать. Шнайдерайт уперся кулаками в колени.

— Помните, вы так неожиданно вошли, — начал он. — Я страшно удивился. Может, у вас создалось впечатление, что я не слишком рад вашему возвращению?

— Что вы, что вы! — улыбнулся Хольт. — Напротив, у меня создалось впечатление, что вы вне себя от радости.

Шнайдерайт было насупился, но тут же рассмеялся.

— Вы правы, хотя я мог бы вам ответить: не удивительно, разве вы — и так далее и тому подобное… Однако я понял, что тогда, у Гундель, вы говорили искреннее. А ведь я не склонен был вам верить. Ну, да что было, то сплыло. Кто старое помянет, тому глаз вон!

— Согласен! — сказал Хольт. Шнайдерайт кивнул с удовлетворением.

— А как насчет дальнейшего? — осведомился он. — Мы, надо вам сказать, теперь единая организация — Свободная немецкая молодежь, и у нас уйма всяких планов. Не хотите ли к нам вернуться? Мы организовали кружок шахматистов. Взялись восстановить разрушенный бомбежкой физкультурный зал — самостоятельно, все своими руками. А иногда танцуем для разнообразия.

Хольт с сожалением развел руками.

— У меня через год выпускные экзамены. Я очень запустил учебу. Сожалею, но у меня каждая минута на счету.

Шнайдерайт опять кивнул.

— Это можно понять. Ну, так со временем, когда будете посвободнее.

— Вряд ли, — отрезал Хольт. Ему надоела эта игра в прятки. Он не желает иметь ничего общего со Шнайдерайтом, и он не трус, он скажет ему это в лицо. Он поднялся. — Сами вы говорите: что было, то сплыло. На том и порешим. — Он говорил холодно, но без раздражения. — Меня ваша организация не интересует, как не интересует и ваша особа. Ни в малейшей степени!

Шнайдерайт в свою очередь поднялся. Лицо его помрачнело.

— Как угодно! — сказал он и вышел не простясь.

Замок щелкнул. Хольт видел, как дернулась дверная ручка.

— И с этим покончено! — сказал он себе и движением руки как бы смахнул все: Шнайдерайта вместе с его организацией и Гундель — Гундель в первую очередь.

Он снова сел за стол. Уютно светила затененная лампа. Можно было подумать, что, когда эту комнату обставляли, образцом для нее послужила келья Блома. Хольт раскрыл латинскую грамматику.

В доме стояла тишина, и только внизу, в первом этаже, жужжали электромоторы.

Весенний вечер. Теплый влажный ветер, дувший из-за гор, вливался в открытые окна комнатки Блома. Хольт глядел в вечернее небо, позолоченное заходящим солнцем. За долгой зимой, до самого конца марта заявлявшей о себе внезапными возвратами холодов, наступил ласковый апрель. За городом расцвели крокусы и подснежники, зазеленели леса.

Хольт ничего этого не знал. Только изредка, как вот сейчас, чувствовал он, что весна уже вступила в свои права. Изо дня в день до поздней ночи просиживал он в своей мансарде за книгами. Овладевшее им прилежание напоминало горячку. По утрам он, еще заспанный, бежал в школу, только по дороге стряхивал с себя сон и, проходя через зазеленевший сквер, не замечал, что почки на каштанах лопнули и что кусты оделись свежей нежной зеленью. Он мысленно повторял формулы, исторические даты, латинские вокабулы. Честолюбие подхлестывало его. Он хотел не просто наверстать упущенное, а возможно скорее сравняться с лучшими учениками в классе.

Хольт трудился как одержимый. Но порой он беспокойно бродил по дому, выходил во двор, спускался к реке, преследуемый какой-то беспричинной тревогой. И рад был темноте, когда можно было вернуться к себе, зажечь лампу и сесть за книги. Тут к нему возвращалось спокойствие и душевное равновесие.

Несколько раз в неделю с ним занимался Блом. Здесь, в этой комнатушке, Хольт чувствовал себя как дома. Мало того, что Блом излечил его от страха перед математикой, он приучал его математически мыслить. С помощью Блома Хольт восполнил давние пробелы и не только догнал, но и перегнал класс. Блом научил его видеть в математике некий идеальный, гармонический мир, царство познания, неизмеримо возвышающееся над обычным миром, раздираемым противоречиями.

У Хольта возникло решение избрать своей специальностью математику. Блом оказался прекрасным педагогом, терпеливым и чутким. У него была склонность залетать в облака, но он уступал ей лишь по окончании их дневной программы. Зато после урока, давая волю своей страсти, он совершал экскурсы то в историю математики, то в историю естественных наук и, постепенно распаляясь, углублялся в философскую проблематику. Эти беседы особенно увлекали Хольта.

Сегодня была суббота, и Блом не спешил.

— Вам надо уяснить себе, что такое дифференциал! — взывал он к Хольту. — Если вы уразумеете, какое глубокое противоречие лежит в существе производной, для вас приоткроется сущность природы! Вспомните весь трагизм борьбы греков с несоизмеримыми величинами! Так разве же производная не показывает нам, как «далеко шагнули мы вперед»! [24] Гёте, «Фауст». С Лейбницем и Ньютоном нам воссияло солнце бесконечного! Со временем вы убедитесь, что все основные законы природы можно выразить посредством дифференциальных уравнений. От максвелловских до фридмановских уравнений, будь то элементарная частица, волна или строение Вселенной, любая существенная взаимосвязь может быть выражена дифференциальным уравнением…

Звонок по телефону прервал эти излияния. Блом снял трубку.

— Нет, господина Мюллера здесь нет. Да и вообще его нет на заводе. Он уехал в Берлин на какую-то там конференцию, да, кажется, так: на съезд по объединению партий. Мюллера замещает фрау Арнольд, но ее тоже не будет до понедельника… Извольте, я этим займусь…

Он повесил трубку, вздохнул и сказал с сожалением:

— Простите, мой друг, нам пора расстаться, оставим этот разговор… Но не делайте отсюда вывода, будто я вас считаю своим Вагнером… [25] Персонаж из «Фауста», воплощение ограниченного педантизма.

Поднявшись наверх, Хольт застал у себя Церника. В своем неизменном твидовом пиджаке и желтом шарфе он сидел за письменным столом и перебирал книги. Очки с толстыми стеклами сползли у него на самый кончик носа. Навещая Хольта, Церник в первую очередь ревизовал круг его чтения и в зависимости от того, что находил на столе, настраивался на благосклонный или воинственный лад.