Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

У двери он оглянулся и поймал взгляд Гундель, ее успокоенный, прояснившийся взгляд.

Пока за Хольтом не захлопнулась дверь, Шнайдерайт с места не сдвинулся. А потом стал большими шагами мерить комнату.

— Здорово переменился Хольт! Слышала, какой у него тон… А может, задается, форсит?

— По-моему, Хорст, он говорил от души! — встревожилась Гундель.

Но у Шнайдерайта на лбу не расходились морщины. Он сунул палец за воротник, словно рубашка сдавила ему горло.

— Да уж ладно! — Он сел, придвинул раскрытую книгу и подпер голову кулаками. — «Итак, перейдем к наемному труду. Средняя стоимость рабочей силы составляет минимум заработной платы, иначе говоря, она равна стоимости средств к жизни, необходимых для…» — Он взглянул на Гундель, потом продолжал читать и опять взглянул.

— Да ты не слушаешь! Тут требуется внимание, если хочешь что-то понять! — Он отодвинул книгу и наклонился вперед, вытянув по столу жилистые, чуткие руки. — Ты рада, что он вернулся. Сознайся, рада? Себя не помнишь от радости!

Лицо Гундель стало серьезным. Она обеими руками откинула волосы со лба.

— Да, я рада, — сказала она.

Шнайдерайт вскочил.

— Завтра ты поедешь на конференцию, — напомнила ему Гундель, — и будешь выступать за объединение молодежных комитетов, чтобы молодежь еще лучше помогала партии бороться с послевоенными трудностями и недостатками. Верно?

— Ты еще скажешь, что хочешь строить с Хольтом социализм! — воскликнул Шнайдерайт. Он уперся руками о стол. — Как ты относишься к Хольту? Отчего ты так ему рада?

— Прежде всего я рада за него, — сказала Гундель. — Я не хочу, чтоб он погиб, но я и для себя не хочу этого. Не хочу краснеть от стыда, вспоминая про того, о ком когда-то мечтала днем и ночью!

Шнайдерайт выпрямился.

— Да, мечтала! — повторила Гундель. Голос ее звучал глухо и напряженно, словно он вот-вот сорвется. — Подумай: мне было всего-то пятнадцать лет. Меня преследовал страх, вечный страх. Я плакала ночами, оттого что живу на свете. Все во мне застыло от ненависти к людям, ведь я была для них как мусор под ногами. И вот пришел Вернер. Это он устроил меня в семью Гомулки. Это благодаря ему я стала чувствовать себя человеком. Я ему все про себя рассказала. Впервые со смерти матери я почувствовала, что кто-то за меня болеет душой. Как сейчас слышу: «Лишь бы с тобой чего не случилось…» Я хотела жить только для него, и у меня не осталось ни капли воли, когда он шепнул мне: «Ты прелесть, ты похожа на эльфа». Он сам сберег меня от себя.

Шнайдерайт машинально кивнул.

— Это было как во сне, — продолжала Гундель. — Другое дело сейчас. Мне уже семнадцать. Я только-только начинаю жить по-настоящему. Каждый день слышу что-то новое, прямо голова кругом идет! Доктор Хаген читает мне настоящие лекции, а уж доктор Блом — тот совсем в облака заносится, ведь он столько знает! Профессор — тот вообще знает все на свете; он только в политэкономии не силён, да и ты куда больше читал, чем я, ты уже изучаешь «Крестьянскую войну в Германии», а я никак не одолею «Юного марксиста». Мне еще надо разобраться в жизни.

Она подошла к Шнайдерайту и, упершись руками ему в грудь и запрокинув голову, сказала:

— Пожалуйста, имей со мной хоть чуточку терпения!

Шнайдерайт взял ее за плечи.

— Ты права! — сказал он. — Ты меня убедила. Мы с тобой займемся и Хольтом.

— Скажи уж честно, — улыбнулась ему Гундель, — тебя не слишком интересует, как я отношусь к Хольту. У тебя другое на уме. Ты хочешь знать, как я к тебе отношусь! — Гундель больше не улыбалась. — Хочешь знать мои чувства. Но я ничего не могу тебе сказать. Я еще сама себя плохо знаю, мне надо сперва получше себя понять.

Шнайдерайт молча погладил ее по голове.

— Мало у тебя терпения с людьми, — пожурила его Гундель. — Не только со мной. Со всеми.

На следующий день Хольт рано завтракал. Фрау Томас от него не отходила. Рассказывая о махинациях местных спекулянтов, она перебрала весь список преступлений, раскрытых в отсутствие Хольта. Хольт прихлебывал подслащенную сахарином болтушку, заедая ее хлебом. Он еще накануне вечером позвонил Цернику, и тот по телефону переговорил с Эберсбахом.

— Опять же директор варьете, — рассказывала фрау Томас. — Вы его, конечно, знаете. Неужто не знаете? Да его весь город знает! Представьте, оказался крупный аферист, а эта маленькая фря в мехах и вечно с пуделем на цепочке — она ему и не жена вовсе! Его жена как есть старуха, этакая сухая вобла, и, представьте, точно с неба свалилась, закатила той шлюхе пощечину прямо на улице, пудель еще ее за ногу цапнул.

Хольт рассчитывал на помощь Блома, иначе ему математику не подогнать.

— Так все и выплыло наружу, — трещала фрау Томас.

С химией он в крайнем случае обратится к доктору Хагену. Труднее всего с иностранными языками.

— А москательщика Пульвера знаете? С ним тоже была история, чистый скандал…

Хольт отправился в школу. В приемной у Эберсбаха секретарша прилежно строчила на машинке.

— Господин директор занят, он никого не принимает, — страдальческим голосом бросила она, но потом все же его впустила.

Старик Эберсбах, со своей неизменной трубкой во рту, грелся, сидя на батарее под окном. Он оглядел Хольта с ног до головы, кивнул, показывая, что узнал, и заметил небрежно:

— А ведь в такой шубе, пожалуй, не замерзнешь! — Потом спросил с интересом: — Как вы попали к Цернику? Уж с этим человеком шутить не советую, он — сама принципиальность! Я непременно с ним повидаюсь. Вот только сплавлю кому-нибудь мой огородик в предместье, а не то влетит мне.

— Вы примете меня обратно? — спросил Хольт.

Эберсбах поднялся с батареи.

— Это тоже не выход, — пожаловался он. — Снизу печет, а поясницу пробирает гнуснейшим сквозняком! Другое дело — такая шуба, с ней не пропадешь!

— Так мне можно вернуться в свой класс? — настаивал Хольт.

— Не все ли мне равно! — И Эберсбах вынул трубку изо рта. — Не все ли мне равно, в каком классе вы провалитесь на выпускных экзаменах! — Он потянулся за газетой. — А теперь катись! Некогда мне!

Хольт ждал Готтескнехта перед учительской. Он шагал взад и вперед по коридору и глядел, как ученики поднимаются по лестнице. В их толпе шла девушка с портфелем под мышкой, в синем пальто, красной пушистой вязаной шапочке и красных варежках. В темно-русых волосах искрились снежинки. Хольт сразу же ее узнал: Ангелика. Увидев Хольта, она удивленно раскрыла голубые глаза. Он кивнул ей, она покраснела, ответила смущенным кивком и побежала по коридору. Хольт в раздумье смотрел ей вслед и видел, как она, прежде чем исчезнуть в классе, оглянулась.

Позвонили на урок. Наконец-то из учительской показался Готтескнехт. Хольт преградил ему дорогу.