Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

Филипп все еще стоял рядом и смотрел на Джима странным взглядом.

— В Афины, — пробормотал он. — Значит, в Афины... — Он несколько раз обошел вокруг стола и остановился как раз позади Джима, за его спиной. — И зачем же, ты думаешь, он поехал в Афины?

— Почем я знаю... — с набитым ртом ответил Джим. — Такой куш урвал! Кутить, наверно, поехал... — И снова рассмеялся, раскрыв огромный рот и оскалив кривые зубы.

«Смеется, идиот!» — подумал Филипп, и все в нем мгновенно перевернулось. Теперь он видел Джима совсем другим, вовсе не таким, как несколько минут назад. «Идиот!» — мысленно повторил Филипп и только сейчас заметил, что вокруг стула, на котором сидел Джим, образовалась грязная лужа и пахнет от него очень неприятно. А эти ужасные шрамы на лице... Крокодильи челюсти, хищные, жадные... Глаза блестят, волосы торчат, как гвозди... Грязный, смердящий... «Скотина! — подумал Филипп. — Зачем я только пустил его в дом? Бродяга, бандит... Выбросить его вон! Чего я с ним связался? Неужели пожалел? А что теперь значит для меня жалость?..» Тут он вспомнил всю эту бессмысленную историю, которую сам же затеял и для которой не находил сейчас никакого оправдания, вспомнил предупреждения генерала («Смотри, куда ступаешь!», «Довольно голодранцев!») и почувствовал, что его душит гнев. «Черт мне его послал!» — подумал Филипп и снова принялся ходить вокруг стола.

А Джим ни о чем не подозревал. Он давно уже облюбовал один из нижних и самых сочных кусков пандишпана и теперь протянул за ним руку. Это движение не ускользнуло от внимания Филиппа. Он заметил, как ручища Джима погрузилась в пирожные, выискивая в глубине одно из самых вкусных. И это привело Филиппа в бешенство. «Вор, разбойник, волк, — мысленно обругал он Джима, — жалкая собака, негодяй... Вон, немедленно вон!» И в этой последней мысли нашел единственное правильное решение. «А... — протянул он тихо и торжествующе. — Погоди, сейчас я обращу тебя в бегство. Мало мне других бед, и ты туда же... Так вот, сейчас я выброшу тебя и поставлю на всех вас точку!» Новая идея овладела им молниеносно. «Ну конечно! — подытожил Филипп, как будто нашел долгожданный выход из тупика. — Именно это и нужно сейчас сделать. Нужно немедленно вышвырнуть его вон!»

Решение было принято. Оставалось изобрести способ его осуществления. Как опытный охотник, как ястреб, готовый ринуться на дичь, кружил он вокруг своей жертвы. «Ворюга, волчище!» — распалял себя Филипп, и его движения становились еще более порывистыми.

Джим с удовольствием доедал кусок пандишпана. Зубы его дожевывали последние крошки, а глаза поглощали бутылку с коньяком.

— Ешь, ешь! — схитрил Филипп. — Давай я налью тебе еще рюмочку!

Он подошел поближе и схватил бутылку. С того мгновенья, как ее горлышко оказалось в его руке, он почувствовал себя готовым к бою.

— Вон отсюда, ворюга! — крикнул он, потрясая бутылкой. — Вон, собака! Вон, волк!

Джим уставился на мэра в немом изумлении. «Ну да, — мелькнуло в голове у Филиппа, — это же настоящий волк, матерый волчище!»

— Меня ты не сожрешь! — закричал он, размахивая бутылкой. — Вон! Кому говорят?

Джим встал и попятился.

— Вон, жалкая тварь! — в исступлении вопил Филипп. — Убирайся прочь!

Медленно и нерешительно Джим повернулся к двери и показал преследователю широкую серую спину. Он удирал!

— Пшел! — шикнул на него Филипп. — Пшел вон! Проваливай!

И с неожиданной смелостью пустился вслед за отступающим. Раза два или три он даже стукнул его бутылкой по спине.

— Господин мэр... за что?

— За что? И ты еще спрашиваешь? З а в с е!

Спускаясь по лестнице, он снова набросился на Джима сзади и нанес ему несколько сильных ударов — то кулаком, то бутылкой — куда попало. В какую-то секунду ему показалось, что Джим приостановился и, возможно, хочет оказать сопротивление.

— Как ты смеешь? Наглец! Я тебя арестую! В тюрьме сгною! — И последним пинком сбросил Джима вниз, а следом кинул и бутылку.

Черный провал двери поглотил Джима мгновенно, как будто его не было здесь вовсе. «Ну вот! — сказал Филипп. — Вот и все!» И снова почувствовал себя в объятиях насыщенного дождем ветра. Он дышал глубоко, полной грудью и, потирая руки, чувствовал себя почти счастливым. Дождь еще не стих. Но его белые росчерки не выписывали сейчас ни крестов, ни других фигур. Они падали, как ножи, как штыки, как копья и трезубцы. И безжалостно вонзились в спину зверя. «Копья, копья! — кричал Филипп, любуясь бесчинством ночной стихии. — Да, ты мечешь сегодня копья! Так и надо! Ну же, сверши свое чудо! Вонзи свои стрелы и копья!.. Копья и стрелы, штыки, сабли!» — кричал он, держа дверь открытой, чтобы его слышали все.

На другой день генерал, что называется, оборвал телефон, пытаясь дозвониться своему племяннику. Он хотел намекнуть Филиппу, что теперь уже близится час свершения чуда, о котором они столько раз говорили раньше. Генерал заранее обдумал соответствующие выражения, понять которые мог только племянник. Однако дозвониться никак не удавалось. Утром из муниципалитета ответили, что господин мэр пока не появлялся. Генерал забыл предупредить, что перезвонит в двенадцать, и в двенадцать ему сказали то же самое.

— Говорят из министерства внутренних дел, — грозно отчеканил генерал. — Через час я позвоню снова, и господин мэр должен быть на месте. Кто у телефона?

— Дондопулос, господин министр.

— Дондопулос? Кто такой?

— Заместитель мэра!

— Так вот, налагаю на тебя личную ответственность и записываю твою фамилию!

Через час он не позвонил, не отпустили дела: критический момент приближался и обязанности, возложенные на генерала, были обширными и очень значительными. Только к вечеру, когда приготовления закончились, генерал поднял трубку и приказал соединить его с провинциальным муниципалитетом.

— Лично мэра! — потребовал генерал. Но вместо племянника к телефону опять подошел его заместитель. — В чем дело, Митопулос? — гаркнул генерал. — Где же все-таки мэр?

— Весьма сожалею, господин министр, но господин мэр не совсем здоров, — ответил Георгис; от волнения он утратил все свое красноречие и не сумел объяснить, что именно с господином мэром.

— Он ранен? — крикнул генерал.

— Нет, легкие ушибы, полученные при падении с лестницы.

— Ну и что с ним? Что-нибудь серьезное?

— Нет, господин министр! Его состояние не вызывает беспокойства, но на несколько дней врачи рекомендуют постельный режим.

— Как же он упал с лестницы? — спросил генерал. — С чего бы это?

— Не могу знать, господин министр. Сам господин мэр ничего не помнит.

Ответ показался генералу подозрительным.

— Какого черта? Положим, сам он не помнит, ну а жена? Что говорит жена?