Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

Голова Эфиопа и впрямь являла собой кладезь премудрости. Он изучал даже папирусы, не говоря уже о сочинениях эпохи книгопечатания. И все прочитанное помнил. Спрятанный под кудрявой шевелюрой мозг Эфиопа был гроздью всевозможных знаний. Религия и философия, учения великих мыслителей занимали здесь свое определенное место, свою веточку. «И откуда, Эфиоп, ты все это знаешь? — с нежностью и восхищением говорил генерал Кайяфас, похлопывая его по плечу. Они встречались на заседании Политического совета, куда Эфиопа вызывали каждую пятницу для информации. — Молодец, сынок, молодец! Есть у вас, египетских греков, особая хватка, не то, что у здешних, коренных. Отсидели себе даже головы, мозги жиром заплыли от лени и распутства... И страшно подумать, где бы ты сейчас был с твоими блестящими знаниями, если б не образумился вовремя! Помнишь, как я нашел тебя в лагере и протянул руку и вытащил на свет божий. Где бы ты был, что бы с тобой стало!.. Но ты молодец, быстро сообразил, что к чему. Умен, ничего не скажешь! И язык у тебя подвешен здорово, и ответственность свою понимаешь без дураков. Есть в тебе страсть, дьявол в тебе сидит! Что перед тобой все другие — выламываются, цену себе набивают.., Иди говори, пусть послушают тебя эти тихони и сони, пиши статьи, книги, паши себе поле, сей, возделывай, от нас тебе — по-о-олная свобода!»

Когда Христопулоса вызвали к какому-то верховному начальству, он подумал, что речь пойдет об очередной лекции. «Э, нет, я ведь заявил, что больше не могу, да и врач не разрешает, сердце никуда уже не годится». И, прежде чем пойти на эту встречу, он решил еще раз объясниться с Титосом.

Титос изобразил чрезвычайную занятость. Христопулоса он выслушал как будто из далекого далека.

— Хорошо, — согласился он под конец. — Я тоже считаю, что с тебя довольно. — С минуту он помолчал, глядя на Христопулоса в нерешительности. — Но, может быть, они не для этого тебя вызывают? Что-то я слышал... Кажется, здесь сейчас этот... — Титос понизил голос. — ...Эфиоп.

— Какой эфиоп? — удивился Христопулос.

— Ну этот... Да ты, наверно, читал его статьи... Из бывших левых... А теперь он... — Титос продолжил жестом, — и прежних своих товарищей он... — Последовал еще один жест.

— Понятия не имею! — сказал Христопулос, у которого был свой способ читать газеты, начиная снизу, с подписей. Пять-шесть авторов вызывали у него уважение, и, увидев их имена, он поднимался по строчкам снизу вверх, но даже и тогда редко добирался до начала.

...Так бывало не раз: истинный смысл слов собеседника доходил до него с запозданием, потом, когда Христопулос оставался один. Вот и теперь, на улице, он мысленно повторил свой разговор с Титосом. Что-то новое, тревожное уловил он сейчас и в поведении Титоса, и в его словах. Зачем понадобилось ему притворяться занятым? А с какой готовностью он согласился немедленно прекратить лекции... Эфиоп... При чем тут Эфиоп?.. (Титос явно давал понять: Никос, берегись, нагрянул Ибрагим! [25] Ибрагим-паша командовал египетскими войсками, выступавшими на стороне Турции в борьбе против греческой национально-освободительной революции 1821—1829 гг. ) А Христопулос к тому же плохо спал ночью, мучила жара, и сердце бешено колотилось. «Зайду-ка я в аптеку».

— Накапай, пожалуйста, капель, — попросил он своего друга Птолемея и с усмешкой подумал: «Кажется, я иду сейчас прямо в Маньяки» [26] Селение в Пелопоннесе. Здесь в 1825 г. в сражении с армией Ибрагима-паши погиб отряд героя греческой революции Папафлесаса, .

Выпив капли и немного отдохнув, он продолжил свой путь.

— Иде-е-ет! Поди-ка взгляни! — позвал кефалонит Эфиопа.

— Этот?

— Он самый!

Внизу, на асфальтированной площади, крошечная фигурка Христопулоса двигалась с явным трудом. Он спотыкался, останавливался, чтобы отдышаться. Полы плаща, с которым он не расстался, несмотря на жару, разлетались в стороны и, казалось, тащили его назад.

— Ты не очень на него дави, — сказал кефалонит. — Он сердечник, как бы с ним чего не случилось.

Эфиоп предложил ему сесть на диван. Сам он уселся за стол и сразу предупредил, что беседа, которая им предстоит, может закончиться здесь, однако «не исключено, что ее придется продолжить в другом месте».

— Что касается меня, господин Христопулос, то я предпочитаю первое. Предпочитаю. — И он посмотрел на Христопулоса в упор.

— Ну тогда, — Христопулос попробовал улыбнуться и сделал вид, что встает, — тогда, надо полагать, мы уже кончили.

— О нет! — остановил его Эфиоп. — Чтобы кончить, надо начать.

Один глаз Христопулоса давно угас и не различал почти ничего. Зато в щелочку другого глаза он хорошо видел своего собеседника. И кожа у него не была смуглой, и губы не отвисали, и зубы не сверкали жемчугом — ни одной из примет, отличающих людей темнокожих, Христопулос пока не замечал. Лицо у этого Эфиопа было, пожалуй, даже симпатичным. Молодое лицо, приятные черты, блестящие волнистые волосы, расчесанные на пробор. (Тут Христопулос почему-то вспомнил своего соседа, торговца тканями Панайотиса: сперва он был приказчиком, потом вошел зятем в дом своего хозяина, а теперь бывший хозяин Панайотиса торгует с лотка красками.)

— Может быть, вы хотите что-нибудь сказать предварительно?

— Я? Нет.

— Не хотите. Тогда я буду спрашивать... Вы прочитали две лекции, господин Христопулос. Чем вы руководствовались в выборе тем?

— А я и не выбирал, — засмеялся Христопулос. — Мне предложили.

— Кто?

— Те же, кто предложил мою кандидатуру.,,

— Меня интересует вторая тема, ее тоже вам предложили?

— Да.

— Кто именно?

Где было вспомнить Христопулосу, кто именно предложил: может быть, Титос, может, Параскевакос, а может, кто другой,

— Знаете ли, после первой лекции я стал у нас в городе в некотором роде знаменитостью. Кто ко мне приходил, что они говорили — такая была суета, что я и тогда не мог в этом разобраться. Помню, после первой лекции меня попросили выступить еще раз. Как они сформулировали тему, я запамятовал...

— «Национальное сознание греков», — напомнил кефалонит. Он стоял в стороне и жалел Христопулоса: зря его терзал Эфиоп. То, о чем он спрашивал, Делияннис аккуратненько изложил в своем отчете: «Я проявил инициативу и сам предложил тему, потому что бог знает в какие дебри их могло занести».

Эфиоп встал, подошел к окну и оттуда принялся разглядывать Христопулоса, закутанного в темный помятый плащ, который спускался сейчас до самого пола.

— Сколько вам лет, господин Христопулос?

— Сорок четыре.

— Женаты?

— Холост.

— Место рождения?

— Здесь, в этом городе...

— Ваша семья?

— Мать и две сестры.

— Образование?

— Неполное высшее, ушел с последнего курса Высшего коммерческого.