Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— Брось, Соня, чепуху-то молоть! Не будь такой примитивной. Андрея Платоновича интересует «цветочница», ну та, рыжая, что гашишом торговала. Ведь ты знаешь ее? — закончил он неожиданно не только для себя, но и для Ясенева. Соня вскочила, свирепо, с придыханием накинулась на Игоря:

— Ах, вот оно что! До стукача достукался! Поздравляю. Ничтожный человек…

Птичьи круглые глаза Иванова недоуменно заморгали, но он тотчас же понял причину ее вспышки, мрачно спросил:

— Ты что, ничего не раздобыла?.. А я вот, видишь, — и кивнул на стол, где лежал насыпанный на листок бумаги гашиш.

— Понятно, — сказала Соня упавшим голосом и опустилась на стул. — У меня тоже. Рецепт отняли… На последние деньги… — И, облизав сухие губы кончиком языка, вскричала: — Вы понимаете, черт вас всех возьми, что я но могу без этого! Не могу!

Иванов осклабился и, проведя ладонью по лбу, сказал уныло:

— Могу только посочувствовать.

— Что ж, Игорь Иванович, — Ясенев поднялся. — Если у вас нет ко мне вопросов, я вас не задерживаю. — И, протягивая Иванову руку с пропуском на выход, прибавил: — Вы мне позвоните завтра в это же время. Обязательно.

Иванов встал, взглянул на Соню и замешкался. Какой-то рецепт… И этот обидный каламбур "до стукачей достукался", и глупая выходка насчет любовника, которым он никогда не был… Что-то нужно было сказать Соне. Но она не смотрела на него, сидела бледная и гордая, прикусив губу. Иванов почувствовал, что его присутствие тяготит Соню. Так ничего и не сказав, широко и решительно зашагал к двери, но у самого порога задержался, сморщился, словно почувствовал на себе Сонину боль, опасливо заметил:

— Андрей Платонович… У вас же есть здесь врач. Пусть сделает укол. Ей это необходимо. Очень.

Ясенев понимающе кивнул, и Иванов вышел.

Ничего утешительного о «цветочнице» Ясенев от Сони не добился. Она действительно знала о «цветочнице» не больше, чем Игорь Иванов, да и была в таком состоянии, когда все ее мысли, воля, желания — все направлено к одной цели: угомонить боль души и тела дозой морфия. И Ясеневу ничего другого не оставалось, как исполнить совет Иванова обратиться к врачу: у Сони начался припадок.

Суровцеву задержали в аптеке с рецептом, подписанным фамилией Шустова. На первом допросе она показала, что рецепт этот купила на улице у одного наркомана, имени которого не знает. Он сам предложил ей этот рецепт за пятерку. Словом, показания давала в рамках инструкции Гольцера. В Министерство охраны общественного порядка уже поступала анонимка, в которой сообщалось, что врач Шустов спекулирует наркотиками. Уголовный розыск, естественно, заинтересовался этими рецептами на получение наркотических препаратов. Уже при первом знакомстве с делом бросалось в глаза, что слишком много этот доктор выписывал морфия, хотя бланки рецептов были форменные, занумерованные. Казалось, обнаружен след преступника довольно явный, отчетливый, лишенный особых ухищрений. Узнав об этом, Андрей Ясенев был ошеломлен. Он даже и мысли не допускал, что Василий Шустов может быть замешан в такой афере. Тут что то другое. И как только была задержана с рецептом Соня, Ясенев попросил немедленно доставить ее к нему.

Вторая беседа с Соней, после ухода Иванова, в сущности, ничего нового не дала, лишь только угнетающе подействовала на Ясенева. Он увидел молодую красивую девушку, так жестоко загубившую свою жизнь, изуродовавшую себя, принявшую вечные страдания и муки. Во имя чего? Он не мог смотреть без содрогания, как Соня билась в истерике, требуя сделать ей укол, как затем врач вводил ей морфий в вену шеи. Белая шея скоро будет так же исколота, как и руки, красивые, длинные руки. А что потом? Убитая красота, искалеченная жизнь. Кто повинен в этом? Сама, конечно. А сама ли? Перед мысленным взором Ясенева вставала рыжая «цветочница» с наглым взглядом и самоуверенным голосом: "Я дарю людям красоту. Цветы украшают и облагораживают. Я люблю цветы". Какой цинизм в каждом слове! Цветы на могилу своей жертвы. Яд и впридачу — цветы. Ядовитая змея… Сколько же их еще бродит по нашей земле, растлевая и убивая все здоровое и прекрасное? Нет, не сожалеет Андрей Ясенев о судьбе, забросившей его на трудный участок битвы с этими ядовитыми змеями. Он должен, обязан вырвать у них жало.

В конце рабочего дня позвонил Гогатишвили. Ему кое-что удалось установить. «Цветочница» была связана с Апресяном. Он едет в тюрьму, чтобы допросить главного поставщика гашиша. Сегодня, сейчас. Он уже договорился. "Хорошо, Георгий Багратович, действуй с присущими тебе неутомимостью и азартом. Только будь похладнокровней и осмотрительней. Противник коварен и хитер", — мысленно напутствовал Ясенев своего коллегу, а в голову лезла досадливо-тревожная мысль: рецепты, подписанные Шустовым, у морфинистов. Оказывается, об этом уже известно не только на Петровке, но и в райкоме партии. Нужно посоветоваться со Струновым. Ясенев снял трубку, взглянул на часы — рабочий день кончился, набрал номер телефона Струнова.

— Юрий Анатольевич, ты еще, оказывается, не ушел. Есть вопрос.

— Заходи, Андрей Платонович. Вместе домой пойдем.

Отяжеленный путаницей дум, Андрей неторопливо шагал по гулкому коридору. Струнов уже сложил бумаги в сейф и собирался уходить. Ясенев устало опустился на старый, еще довоенной работы диван напротив письменного стола. По озабоченному виду Ясенева Струнов догадался, что случилось что-то неприятное, и сразу мелькнула мысль: не с Ириной ли? После первомайского вечера эта мысль пробралась в душу Юрия Анатольевича, умеющего наблюдать и обдумывать поведение людей. И сейчас он первым делом осведомился у своего друга:

— Как Ирина? Что там у них на работе? Воюют?

— По-моему, эта баталия но имеет конца, — вяло ответил Ясенев. — У той больной, Захваткиной, кажется, отрезали ногу. У Шустова одна неприятность за другой. Я вот и решил с тобой посоветоваться.

И Ясенев рассказал Струнову о рецептах на морфий, подписанных Шустовым, при этом с ярым убеждением заметил, что он не верит в причастность Василия Алексеевича к преступным махинациям.

— Тогда что ж? Халатность? — высказал предположение Струнов, но тотчас же спросил: — А это точно, что рецепт, который изъяли сегодня у морфинистки, подписан Шустовым? Подпись на экспертизу давали?

— Пока мы не заполучили подлинной подписи Василия Алексеевича. Придется просить Ирину — завтра она достанет его подпись, — ответил Ясенев.

— Ирину не нужно, — поморщился Струнов. — Лучше сделаем так: я позвоню и попрошу его написать мне кратко о случае с партбилетом. На полстранички. Кстати, история с партбилетом странная. Я не сомневаюсь, что на Шустова действительно напали трое. И что вся операция была кем-то отлично разработана, потому что до сих пор мы не смогли напасть на след преступников. — Струнов неторопливо поднялся из-за стола, достал из сейфа бумагу и сел на диван рядом с Ясеневым. — Меня заинтересовала Дина Шахмагонова. Кто она такая? Помню, у тебя на вечере в Первомай этот жених — Петр Большой, что ли…