Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Телефонный звонок спугнул невеселые мысли Ясенева. Звонил Гогатишвили. Ему удалось "кое-что установить", как скромно выразился сам Георгий Багратович. Оказывается, в свое время на квартире у «цветочницы» неоднократно останавливался Апресян. Хозяйка своеобразной «гостиной» знала или, во всяком случае, догадывалась, кому она предоставляет убежище, и требовала соответствующей платы за услугу. Гость, по его же словам, но мелочился, но и алчность людей, подобных «цветочнице», не знает границ. Словом, как говорится, она, "не будь дурой", прихватила у постояльца из его чемоданов часть запретного товара. Апресян обнаружил «утечку» гашиша, легко догадался, чьих это рук дело, попробовал было шуметь и даже угрожал заявить "куда следует", на что «цветочница» дерзко, с откровенно вызывающей иронией расхохоталась. Так закончилось непродолжительное знакомство Апресяна с «цветочницей». Отсюда Гогатишвили делал вывод: вполне вероятно, что она все еще торгует ворованным товаром.

Ясенев был доволен: еще одну точку по распространению наркотиков можно считать ликвидированной. Гораздо сложней представлялось дело с рецептами на морфий. Шустов… Невероятно. Завтра надо уже иметь данные экспертизы. А сейчас — к Шустову за образцом почерка и подписи.

Василий Алексеевич в этот день пришел с работы взвинченным до предела. С утра его пригласил к себе главврач, официально сообщил, что звонили из здравотдела и из редакции журнала «Новости», сообщили, что сегодня клинику посетит зарубежный гость Жак-Сидней Дэйви — известный журналист, публицист, представитель влиятельной буржуазной газеты прогрессивного направления. Просили оказать ему достойный прием. Гостя будет сопровождать его советский коллега Марат Инофатьев. Зарубежный гость, подчеркнул Вячеслав Михайлович, проявляет особый интерес к экспериментам доктора Шустова.

— Поэтому я прошу вас, Василий Алексеевич, быть готовым ответить на возможные вопросы, — сказал холодно главврач.

Василий Алексеевич молча кивнул и ушел к себе в отделение.

Гость пожаловал в половине одиннадцатого. Это был розоволицый, рано облысевший блондин с синеватыми линялыми глазами, упитанный, плотный, широкий в плечах, с видом счастливого, преуспевающего человека. Сын турка с острова Кипр и француженки, проживающей в Испании, Жак-Сидней был подданным одной латино-американской страны, сотрудничал в нескольких крупных газетах Нового света, колесил по всему земному шару вдоль и поперек, что не мешало, а скорей, способствовало его тайным связям с Центральным разведывательным управлением США. В нашу страну он приезжал уже не впервые, отдельной книгой издавались за рубежом его путевые очерки "Брест — Владивосток", в которых он достаточно объективно, на уровне бойкого репортера описал свои впечатления о жизни советских людей. Год назад во время своей поездки за океан Марат Инофатьев встретился с Дэйви. Тот сопровождал советского журналиста в его двухнедельном турне по США, и главный редактор «Новостей» считал своим долгом пригласить Дэйви вновь посетить Советский Союз. Предложение было принято с благодарностью, и Жак-Сидней вот уже третий день, сопровождаемый Маратом Инофатьевым, наносит визиты москвичам. В клинику его привело не желание познакомиться с некоторыми вопросами организации здравоохранения в СССР и не жгучий интерес к лечению трофической язвы методом вакуумтерапии. Иностранного журналиста интересует доктор Шустов, о котором на Западе якобы ходят легенды. Возможно, Дэйви напишет о Шустове очерк, быть может даже книгу, но прежде он должен убедиться в истинных талантах русского Гиппократа, убедиться, так сказать, на собственной шкуре. Дело в том, что у молодого джентльмена Жака-Сиднея то ли от чрезмерного умственного напряжения, то ли от частого сна на чужих подушках катастрофически начали выпадать волосы, что совсем не нравилось его молодой супруге — дочери известного в мире бизнесмена, миллионера и наводило панику на самого миллионерского зятя. Говорят — земля слухами полнится. И залетел за океан слух, что некий доктор Шустов изобрел эликсир против облысения, и не только успешно приостанавливает выпадение волос, но и растит новые на совершенно голых и гладких черепах своих сограждан. Впрочем, как достоверно узнал мистер Дэйви уже по прибытии в Москву, пока что доктор Шустов строго ограничил круг своих клиентов. Предприимчивый и самоуверенный делец Дэйви, падкий на риск и решительный в следовании к цели, убедил себя, что с Шустовым сторгуется легко и быстро. Разумеется, об этих подлинных целях его визита в клинику главврач ничего не знал и был несколько удивлен, что заморский гость слушает его рассказ о клинике без особого интереса и с непонятным нетерпением. Марат же во время разговора бесцеремонно зевал в кулак. "Циник, и не скрывает этого", — подумал Семенов о редакторе «Новостей», но все же продолжал говорить, хотя уже без особого энтузиазма. Вдруг гость неприлично крякнул, и Марат, поняв намерение своего коллеги, перебил хозяина, сказав одну из своих любимых фраз:

— Все это, доктор Семенов, общеизвестно и потому неинтересно.

Лицо главврача пошло пятнами. Произошла неловкая заминка. Дэйви тихонько покачал головой, верхняя капризная губа его шевельнулась, и Марат довершил то, что начал, убийственной для Вячеслава Михайловича фразой:

— Наш гость желает познакомиться с выдающимся советским экспериментатором профессором Шустовым.

Василий Алексеевич не был профессором, и эта фраза Марата больно кольнула Семенова. У него появилось желание возразить этому невоспитанному выскочке, но, взглянув в лицо гостя, властное и ничего не выражающее, спросил:

— Пригласить сюда доктора Шустова?

— Нет, мы лучше пройдем к нему, если это не создаст для вас излишних затруднений, — медленно подбирая русские слова, ответил Дэйви.

Василий Алексеевич встретил их с корректной официальностью: его коробило присутствие Марата, который с присущей ему покровительственной развязностью пожурил Шустова за то, что тот так и не написал якобы обещанную статью для "Новостей".

— А я вам ничего не обещал, — улыбнулся Василий Алексеевич и сразу обратил вопросительный взгляд на Дэйви.

Жак-Сидней долгим проницательным взглядом посмотрел на Марата, затем на Семенова, точно не решаясь, о чего начать, и желая заранее заручиться их полной поддержкой. Потом с легким акцентом заговорил по-русски, положив перед собой блокнот и вечное перо:

— Ваше имя, доктор Шустов, известно на Западе как имя ученого с большими перспективами. Мне хотелось бы рассказать нашим читателям — миллионам читателей Западного полушария — о ваших экспериментах, волнующих по крайней мере половину человечества. Возможно, я напишу о вас книгу…