Иван Шевцов - Любовь и ненависть

А Марина… Она долго не могла слезть со спасительного столба. Пришлось одному матросу, пользуясь верхолазными «когтями», подниматься на столб и помогать девушке спуститься на землю.

Я зримо представил всю эту картину и подумал: окажись на месте Марины Ирина, она, несомненно, растерялась бы и погибла в когтях росомахи. Неприятная дрожь прошла по всему телу. Мне было страшно не за Марину, которая представлялась сидящей на столбе у самых изоляторов, а за Ирину, которая могла бы встретиться один на один с хищным зверем. И как-то самому даже неловко стало от подобной мысли. Тогда я подумал: надо обязательно повидаться с Мариной.

Пока мы сидели со Струновым и разговаривали — это было на берегу, в штабе дивизиона, — в кабинет ко мне постучали. Вошел старший лейтенант, довольно молодой, подтянутый и молодцеватый. Четко доложил приятным звонким голосом:

— Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант Левушкин прибыл для прохождения дальнейшей службы во вверенном вам дивизионе.

Потом предъявил предписание, в котором говорилось, что назначается он на должность помощника командира корабля.

Очень знакомым показалось мне лицо Левушкина, и я силился припомнить, где его видел. Но так и не мог. Пришлось спросить:

— Где мы с вами встречались?

Старший лейтенант пожал плечами, чувствуя неловкость. Ответил не совсем уверенно:

— Кажется, впервые… товарищ капитан третьего ранга.

— Вы где служили? — спросил я.

— Сейчас на Балтике, а до этого здесь, в Завирухе… Но мы с вами разминулись…

"Разминулись…" Тут только я вспомнил: да ведь это его фотокарточка лежала в ящике стола Марины.

В тот же вечер я решил повидаться с Мариной. Но как это сделать? Я пошел было в клуб, потолкался там с четверть часа, рассчитывая случайно встретить ее. А потом подумал: не пойти ли мне прямо домой к ней? Не так просто было принять такое решение: ведь я был у нее дома всего лишь два раза да и с мамашей ее, Ниной Савельевной, был не так уж знаком. Я шел по направлению к Марининому дому, предпочитая лучше встретить ее где-нибудь у дома, чем заходить к ним. Начнутся ненужные расспросы, особенно Нины Савельевны, где вы пропадаете, да почему не заходите, да что с вами?..

Вот и домишко их, деревянный и невзрачный. В окне яркий свет. Вижу силуэты людей. "Может быть, гости у них?" Догадка эта остановила меня. Я подошел ближе к окну и невольно прислушался. Как будто голос Марины и еще другой, определенно мужской. Что-то нехорошее зашевелилось во мне и вместе с тем любопытство, что ли, родилось: я стал присматриваться. И вдруг ясно вижу сквозь неплотно задернутую занавеску офицера-моряка. Сначала погон увидел. Потом человек повернулся, и вот лицо его. Левушкин… Да, это был он, старший лейтенант Левушкин.

Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и быстро пошел прочь.

Ревности не было — меня это и удивляло и радовало. Не было, значит, и любви. Не было — и не надо. В кино я не пошел в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя, известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими любимыми писателями, познакомившими меня с морем. Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то взволнованным проникновением:

— Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец, гениальный художник. Только он еще не открыт массами читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся — до чего ж он глубок и огромен. Как океан.

Я тогда же прочитал роман "Утренний взрыв". Мне он очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду своему и сожалению, не был знаком. В предисловии говорилось, что "Утренний взрыв" входит в эпопею "Преображение России". Я не читал других романов этой эпопеи.

Теперь я открыл страницу, на которой было написано: "Печаль полей. Поэма". Первые строки о русском богатыре Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя — звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.

Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с картинами, изображенными писателем, в сознании моем вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего собственного детства.

И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы: было далеко за полночь.

Через десять минут я был уже на причале у кораблей. Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов противолодочной обороной обнаружена неизвестная подводная лодка. Наших лодок там не было, — значит, это чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.

Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами глубинных бомб.

Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой траулеров на лов трески. Председатель довольно часто позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него был заместитель по рыбному промыслу — Михаил Петрович Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка, звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от времени председатель сам возглавлял «эскадру» судов и уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались сноровкой председателя.

На этот раз у рыбаков случилось неприятное происшествие, которое затем вылилось в большую историю. На одном из судов за что-то зацепился трал. Порвали совсем новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде ничего подобного не случалось.

"Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны судно?" — подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый произнес вслух предположение о подводной лодке, но такая мысль промелькнула и в голове Сигеева. Но если это была действительно подводная лодка и если она, идя под водой, случайно попала в рыбацкие сети, то почему бы ей не всплыть теперь, спустя некоторое время, когда рыбаки убрали трал. Тем более что время было как раз полуденное: наступал короткий серый ноябрьский рассвет.

Неожиданно Новоселищев закричал:

— Перископ! Смотрите, перископ, подводная лодка!

Все кинулись к борту, глядя туда, куда указывала вытянутая рука Новоселищева. Темный стальной предмет почти такого же цвета, как и сама вода, то появлялся на поверхности, то скрывался, прикрытый небольшой волной. А через несколько минут перископ и вовсе исчез — то ли удалился и растаял в серых сумерках, то ли ушел под воду, — словом, не пожелал мозолить любопытных глаз рыбаков.