Хуан Бас - Скорпионы в собственном соку

Как бы там ни было, казалось невероятным, что воспаленный мозг подобного идиота способен создавать и разрабатывать такие гениальные блюда. И все-таки это он был и поваром, и хозяином, тут не могло быть ошибки. На нем была белая рубашка с рукавами, засученными до самых угрожающего вида бицепсов, фартук без нагрудника и никакого головного убора: с волосами стального цвета, спутанными как будто под действием скороварки, кипевшей под ними. В огромный стакан для сидра он налил себе на пять пальцев красного вина из бутылки «Доминио де Конте» – он позаботился о том, чтоб обеспечить себе водопой, – и разделался с ним двумя глотками. Затем он устроил короткий, но сильный нагоняй с криками паре мутантов – перед посетителями – какая нелепость, – они смотрели на него с почтительным страхом, словно овцы на ярмарке, – за какую-то гадость, доставленную поставщиком, – и, наконец, обратил свои глаза с выпученными белками в мою сторону, и я счел этот момент подходящим для того, чтобы быстро ретироваться из его опасных владений.

Через два дня я пошел в театр «Арриага», где смотрел какую-то невероятную глупость. По окончании этого извращения – хорошо хоть меня пропустили бесплатно – мои кожаные «lottusse» [43]неосознанно привели меня в Каско– Вьехо. Почти не отдавая себе в этом отчета, я оказался на улице Перро, перед дверью пугающего и одновременно притягательного бара Антончу.

В первый раз я не обратил на это особенного внимания, а сейчас заметил и удивился: странно, что на двери трактира не было таблички, запрещавшей вход с собаками, учитывая, что мой собственный Хаддок, кажется, их ненавидел.

Бар был практически пуст в тот вечер понедельника. Войдя, я решил, что людоеда нет на месте: дверца в кухню была открыта, и там виднелась только горообразная помощница, ковырявшаяся с великолепными спинками трески, уже засоленными. Мое внимание также привлекло то обстоятельство, что вышеупомянутая кухня была очень маленькой, горообразная повариха занимала ее почти полностью. Я не мог представить себе, каким образом они помещаются там вместе – вспомним, что Хаддок тоже был размером со шкаф, – чтобы заниматься в этом свинарнике искусством нарезки кушаний.

Меню изменилось на шестьдесят шесть и шесть десятых в периоде процентов с моего предыдущего посещения: повторялись только морской гребешок под соусом из копченого сала и спинки трески в масле.

Позже мне предстояло узнать, что каждый день менялись только два блюда и что все меню целиком не было определено: ведь Антончу Хаддок был очень плодотворен и постоянно добавлял туда какое-нибудь новое изобретение, которое либо задерживалось в списке, либо нет, – согласно тому, как его принимали посетители.

Пышные новинки были следующие:

Фуа-гра в желе из раннего винограда с засахаренной грушей

Шербет из цветной капусты с миндалем и сырыми устрицами

Саварэн [44] из картофеля с маринованным чесноком

Шашлык из лосося в желе из полицепсев, клемов и мидий

Я сделал несколько выводов. Первый: что свирепый Антончу лавирует между офранцуживанием, новобаскскими тенденциями и средиземноморской кухней с наилучшим и очень острым чувством их взаимной сочетаемости; второй: что в его чудесном меню в изобилии водились гениальные творения с фуа-гра, устрицы и производные от картофельной запеканки; и третий: что уровень качества блюд во время первого посещения не был случайностью.

Поскольку в театр я ходил с Росамари, бывшей секретаршей и покинутой любовницей моего отца – она была ею по крайней мере с тех пор, как Франко коньки отбросил, и признавалась мне, сдерживаясь, чтобы не заплакать, отчего ее личико тапира кривилось и становилось еще более некрасивым, что в последнее время дон Леонардо и ее избегает, – которая с детства старается подкинуть мне денег каждый раз, как меня видит, то я позволил себе заказать пару деликатесов: устрицы и саварэн – две кулинарные находки, сопоставимые по своей значимости с изобретением шпиговальной иглы, третьего зубца вилки и парохода.

Покуда я отпустил свой разум порхать, убаюканный бесплатной возможностью дать пищу своим чувствам, вдруг вошел он! Warning! [45]Я инстинктивно натянул по самые брови пушистую шотландскую шапку – подлинную, купленную в Дамбартоне, на берегах Лох-Ломонд, – и стал почесывать висок ладонью, чтобы скрыть пол-лица. Он какое-то мгновение смотрел на меня, но не узнал, так мне показалось. Он шел в сопровождении двух приятелей, которых, кажется, вытащили – одного из госпиталя Санта-Крус во время Второй карлистской войны, а второго из фильма Тода Браунинга «Уроды». Я не сделал того, что должен был сделать – от скольких неприятностей это бы меня избавило! – того, что требовала элементарная осторожность, ведь я знал, что мне следует сделать: заплатить и удрать с попутным ветром – вместо этого я остался и стал шпионить. Тем более что Антончу вместо того, чтобы пройти за барную стойку и на кухню, остался болтать со своими собратьями.

Должен признаться, этот Протей, подлый и одновременно способный на высокое, возбуждал во мне крайнее любопытство. Несмотря на очевидный риск, я постарался понаблюдать, как он ведет себя в своей стихии.

Он велел жвачному животному за стойкой, чтобы тот немедленно принес ему из погреба бутылку «Винья Тордония» девяносто четвертого года – классическую «Риоху», слишком классическую, но очень хорошего года, – которую собирался распить со своими живописными спутниками. Раб пошел на кухню в поисках вина; я спрашивал себя, где в этой спичечной коробке находится то, что они называют погребом.

Антончу выдернул бутылку вина из ручек жвачного животного и сам лично откупорил ее с ловкостью хирурга при Лепанто, вытаскивающего из тела пулю аркебузы. Он взял цилиндрическую пробку двумя пальцами и тщательно исследовал ее, прищурившись, как будто изучал ад Данте через какое-нибудь отверстие. Потом он обнюхал ее с усердием легавой собаки, изобразил на лице гримасу, которая, должно быть, означала одобрительную улыбку, и запустил ее в волосатую переносицу своего товарища урода, который обложил матом господа бога и его отца – отца хозяина. Наконец он налил вино в стакан, на два пальца, повертел по кругу, произведя в напитке некоторое волнение, засунул туда нос, так что почти коснулся жидкости, сделал большой глоток, закатил глаза и проглотил со звуком, с каким спускают воду из резервуара в Панамском канале.

– Дрянь. Для вас двоих более чем достаточно… – сказал он своим застывшим в ожидании единоверцам, наливая им вина. – Принеси еще стакан, – приказал он молчаливому жвачному, стоявшему перед ним неподвижно на протяжении всей дегустации. – Предложи его этому сеньору, если он захочет, вместо того бульона, что он пьет.