Исабель Альенде - Ева Луна

— Безусловно, в том, что вы предлагаете, я вижу нагнетание драматизма, но ведь правда, господин генерал, заключается в том, что партизаны сумели убежать из тюрьмы, не применяя насилия.

— Я вижу, вы информированы об этом даже лучше меня. Но не волнуйтесь, Ева, мы не будем обсуждать с вами военные тайны. Я только прошу вас принять мои замечания к сведению. Пожалуйста, не заставляйте меня прибегать к каким-либо принудительным мерам. Кстати, позвольте мне высказать свое восхищение вашей работой. Как это у вас получается? Как вы научились так замечательно писать?

— Пишу как придется… Реальность — такая сложная штука, нам ни за что ее не понять, не расшифровать тайный смысл всего, что иногда происходит одновременно. Вот мы здесь беседуем с вами, а за вашей спиной Христофор Колумб начинает освоение Америки; те самые индейцы, которые на оконном витраже встречают его на берегу, по-прежнему живут в сельве и до сих пор не носят одежды; от вашего кабинета до них всего несколько часов езды на машине, и в то же время вас с ними разделяют целые века, потому что они по-прежнему живут в каменном веке. Я пытаюсь нащупать свой путь в этом лабиринте, привнести во весь этот хаос хотя бы какое-то подобие порядка, сделать существование в мире чуть более сносным. Я сажусь писать и описываю жизнь такой, какой я хотела бы ее видеть.

— А откуда вы берете темы и идеи?

— Отовсюду: из того, что вижу сама или что узнала из прессы, из того, о чем говорят люди.

— Несомненно, кое-что вы нашли и в фильмах Рольфа Карле.

— Генерал, я так понимаю, что на самом деле вы пригласили меня не для того, чтобы обсуждать «Болеро», поэтому скажите прямо, что вам от меня нужно.

— А ведь вы правы: этот сценарий уже обсуждался при встрече с сеньором Аравеной. Я пригласил его к себе и изложил ситуацию: герилья фактически потерпела поражение. Президент разработал план, который позволит положить конец этой вооруженной борьбе, которая так дорого обходится стране и к тому же подрывает устои демократии. В самое ближайшее время план будет обнародован; он предусматривает прекращение боевых действий и амнистию для тех партизан, которые сложат оружие и выразят готовность соблюдать законы и вновь интегрироваться в общество. Более того, из источников, заслуживающих доверия, известно, что президент намерен легализовать коммунистическую партию. Лично я, признаюсь честно, не согласен с такой мерой, но обсуждение решений главы исполнительной власти не входит в мои функции. И все же не могу не сказать, что Вооруженные силы никогда не допустят, чтобы враждебные элементы распространяли в народе свою идеологию, пагубную для нашей страны. Мы готовы защищать идеалы основателей нашей родины даже ценой собственной жизни. Но уверяю вас, Ева, что правительство и верная ему армия согласны сделать повстанцам уникальное предложение. Ваши друзья смогут вернуться к нормальной жизни, — заключил он.

— Мои друзья?

— Я имел в виду команданте Рохелио. У меня есть основания полагать, что большинство его бойцов готовы согласиться на условия амнистии, если он подаст им личный пример; вот почему я бы хотел объяснить ему и вам, что это достойный выход из сложившегося положения, ни в коей мере не порочащий его. Кроме того, это единственная возможность вернуться к мирной жизни, другой я ему просто не дам. Так вот, мне нужен человек, которому он доверяет и который может вступить с ним в контакт по своим, неофициальным каналам, и я полагаю, что этим человеком можете быть вы.

В первый раз за все время разговора я посмотрела ему в глаза: я сверлила генерала Толомео Родригеса взглядом, пытаясь понять, не сошел ли он с ума и за кого он меня принимает; неужели он всерьез думает, что я приведу человека, ставшего мне братом, в подготовленную для него ловушку? Черт возьми, подумала я, еще совсем недавно Уберто предлагал мне поступить точно так же по отношению к вам.

— Я вижу, вы мне не доверяете… — негромко сказал он, не отводя взгляда.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ева, я вас умоляю. Неужели вы недооцениваете меня и мои возможности? Мне прекрасно известно о вашей дружбе с команданте Рохелио.

— В таком случае вы бы понимали, что не следует обращаться ко мне с подобной просьбой.

— Я обращаюсь к вам лишь потому, что предлагаю вам, ему и его людям честное соглашение: многим партизанам оно сохранит жизнь, а мне сэкономит много времени и сил. Впрочем, я прекрасно понимаю и ваши сомнения. В ближайшую пятницу президент объявит о своем плане в обращении к народу, и я надеюсь, что тогда вы убедитесь в моей искренности и согласитесь принять участие в работе, которая пойдет на пользу всем, в особенности террористам, у которых нет альтернативы — или прекращение боевых действий, или гибель.

— Они партизаны, а не террористы, генерал.

— Называйте их, как вам нравится, сути дела это не меняет; они противопоставили себя закону и интересам общества; в моем распоряжении есть все необходимое, чтобы их уничтожить, но я, как человек разумный и не склонный к излишней жестокости, иду на некоторые уступки и бросаю им спасательный круг.

Я обещала подумать над предложением генерала, мысленно прикинув, что такой ответ даст мне возможность потянуть время. В какой-то миг я вдруг вспомнила Мими, пытающуюся при помощи карт и астрологических прогнозов предсказать будущее Уберто Наранхо: а я тебе говорю, этот парень со временем станет либо магнатом, либо бандитом. Вспоминая эти слова, я не могла не улыбнуться: похоже, астрология и хиромантия снова ошиблись. Странно было бы представить себе команданте Рохелио в кресле депутата конгресса республики, продолжающим в парламентских дебатах ту же войну, которую он сейчас ведет в горах с оружием в руках. Генерал Толомео Родригес проводил меня до двери и, прощаясь, на секунду слегка сжал мою ладонь в своих руках.

— Похоже, Ева, я в вас ошибался. Несколько месяцев я с нетерпением ждал вашего звонка, но поверьте, я человек достаточно гордый и имею дурную привычку держать данное слово. Если я пообещал, что не буду на вас давить и торопить, значит, так и будет, хотя я уже раскаиваюсь, что своим отступлением расчистил поле боя для соперника.

— Вы имеете в виду Рольфа Карле?

— Надеюсь, что это лишь ваше временное увлечение.

— А я бы хотела, чтобы это было навсегда.

— Ничто не приходит навсегда, девочка, — только смерть.

— И еще я пытаюсь жить так, как мне хочется, выстраивать свою жизнь, исходя из собственных желаний… как в романе.

— Это означает, что мне надеяться не на что?

— Не хотелось бы вас огорчать, но это так, генерал Родригес; в любом случае я благодарна вам за вашу выдержку и благородство. — С этими словами я привстала на цыпочки и быстро, словно чего-то стесняясь, чмокнула его в щеку.